[Князю Петру Салтыкову]
На море, между Цейлоном и Мадрасом,
8 июня 1841
Я сторговался с одним португальцем, владетелем маленького судна в 37 тони: за 40 фунтов стерлингов он обязался доставить меня из Коломбо в Мадрас и по дороге останавливаться везде, где я захочу. Я устроил себе на палубе кровать собственного изобретения: она защищала и от солнца, и от ветра, и от дождя. В каюте страшное множество кокроаков, несмотря на обязательство капитана истребить их всех до одного.
Цейлон мне пригляделся, и я решился сесть на корабль, который огибает весь Коромандельский берег.
Два дня не сходил я с постели, пригвожденный к ней страшной бурей, которая не редкость в этом […] океане. Впрочем, теперь самая пора ураганов и дождей. Мы бросили якорь перед мавританской деревушкой Кали-кари, возложив всю надежду на якорные веревки, что было не совсем безопасно. Высокие пальмы, раскинутые по песчаному берегу, заманили меня под свою сень; но на берегу, особенно в полдень, было так жарко, что у меня замирало сердце и кружилась голова. Я поспешил на борт. Сильный ветер едва не сорвал наш якорь, и бедный лоцман после тщетных двухдневных попыток с трудом успел вывести корабль из гряды маленьких прибрежных скал. Я пристал к небольшому острову, который лежит между Цейлоном и Индийским полуостровом и называется Рамиссерам [Рамешварам]. Мне хотелось посетить здешний знаменитый храм[30]. Вступив на берег в селении Помбэн (Памбан], я был очень ласково принят двумя английскими офицерами и одной англичанкой, которые имеют здесь постоянное местопребывание. Меня накормили, приютили и доставили все удобства для поездки в храм, находящийся милях в 10 от селения. Я отправился туда на другой день утром в паланкине. Дорога, вымощенная каменными плитами, тянется по песчаной почве, поросшей колючим кустарником. Местами попадаются приюты, устроенные для отдохновения богомольцев, — низенькие террасы, подпертые столбами, и четырехугольные пруды с каменными спусками.
Приближаясь к серым стенам храма, я заметил стоявшего на дороге слона и несколько далее — другого. Они двинулись нам навстречу в сопровождении толпы туземцев, предводимых браминами и баядерками, которые, приближаясь, приплясывали под звуки труб и цимбал. При встрече нас осыпали пучками и венками из благовонных цветов. Народ, музыканты, баядерки, брамины и слоны вдвинулись вместе с нами под великолепную колоннаду, образованную из мифологических чудовищ, которых в это мгновение озарило вечернее солнце огненным, будто подземным, светом.
Двери храмовой сокровищницы распахнулись перед нами. Головные уборы, запястья, литые массы золота, грубо отчеканенные, представились нам в бесчисленном множестве. Однако не все тайники раскрылись перед нами: в этих мрачных убежищах мелькали огоньки; время от времени скрывалась туда храмовая плясунья или выходила оттуда тихой, мерной поступью, и до нашего слуха долетали глухие звуки священной трубы.
Три дня я прожил здесь, бродя по обширным подземельям и перебегая по бесконечным кровлям храма. Глядя с этих кровель на храмовые здания, на разбросанные пагоды, на купы кокосовых пальм, невольно поражаешься своеобразностью вида: так и веет Индией! Когда я первый раз ступил на храмовую кровлю, кругом меня поднялась целая туча зеленых попугаев и шумно перенеслась в ближайший пальмовый лесок. Я шел по белым плитам, озаренный лучами вечернего солнца; странные куполы пагод, подымавшиеся в уровень со мною, отливали золотом, и я мечтал, что, может быть, также буду прогуливаться по висячим садам Лагора [Лахора], Передо мной возвышалась мрачная, посеревшая башня, которая резко отделялась от светлых, веселеньких пагод и садов и повивалась сумраками ночи. Я направился к этой башне; мои шаги гулко раздавались по пыльным ступеням маститой лестницы и переполошили летучих мышей и сов, которые роились над моей головой. Сойдя опять на кровлю, я спустился по маленькой лестнице в храм: там было все мрак и безмолвие. Изредка в темноте мелькала одна из девушек, посвященная храму и разврату браминов, и терялась в глубине крытых переходов…
На другой день я был на свадьбе. Жених и все его родственники, взрослые и дети, старики и молодые, взгромоздились на одного слона. Меня ввели в дом. Жениху казалось на вид лет 20; невеста, девушка лет 18, очень недурная собой, но чересчур смуглая, была на сносях. Это удивило одного меня, потому что здешние обычаи, кажется, дозволяют жениху вступать в свои права до брака.
Оставив с сожалением Рамиссерам, я видел мельком остров Яффну [Джафну], на Коромандельском берегу город Негапатам [Нагапаттинам], принадлежащий англичанам, и в местечке Ннгуре мавританскую часовню с высокими минаретами. На все это любовался я с борта моего корабля. Потом мы подплыли к датскому городу Транквебару [Транкебар]; завидев издали правильно выровненные крашеные дома, я не принял на себя труда сойти на берег… Вот наконец и Пондишери [Путтучери]: здесь мы бросаем якорь[31].
Пондишери — хорошенький город, более похожий на итальянский, нежели на французский. Я представился губернатору, почтенному старику, и имел честь у него обедать; за столом было человек 20 французов, по большей части — уроженцев Африки и Индии… Остановился я в очень порядочной харчевне… Цветное народонаселение Пондишери чрезвычайно красиво. Здешние индианки отличаются живописной небрежностью одежд и причесок, осанкой и пленительной естественностью обращения. На всех их манерах лежит печать простодушия и достоинства; их лица озарены грустно-обворожительным выражением, неизвестным в Европе. Появляясь в темной зелени пальм и бананов, они кажутся сверхъестественным явлением, вызванным чарами древних волшебников. Кроме индианок я видел в Пондишери португалок и голландок: они носят европейские одежды, но все без исключения смуглы, все уроженки Индии и говорят только по-индийски [по-тамильски].
[Ему же]
Велор [Велуру], 26 июня 1841 года
Велор — древняя индийская крепость, верстах в 100 от Мадраса. В этой крепости содержатся жены и дети Типу Султана и остатки семейства его отца, Хайдара Али[32].
Эти несчастливцы томятся в неволе лет 40, и женщины, разумеется, не первой молодости. В крепости заключены еще и другие индийские семейства, и в том числе семейство последнего цейлонского царька[33], который был пленен лет 20 назад и умер здесь. Его сын, хорошенький пятнадцатилетний мальчик, в своем парадном одеянии очень похож на трефового короля… Вообрази, что крепость окружена глубоким рвом, в котором кишмя кишат крокодилы! Нынче утром видел я несколько штук: выползли из воды и греются на солнце, огромные, уродливые, а другие возятся в траве. Как тебе нравится эта идея? Чтобы пленники не спаслись вплавь и не имели ни с кем сообщения, приставили к ним сторожами — крокодилов!.. Я посетил заключенных вместе с моим хозяином, комендантом крепости, полковником Нэпиром, который многим из несчастливцев нес радостные вести. Одной очень набожной старухе, у которой в носу было продето огромное кольцо с висячей жемчужиной, Нэпир объявил, что ей дозволено избрать местом жительства храм Джагарнат[34], около Калькутты. По словам Нэпира, эта старуха, принадлежащая к одной из знатнейших фамилий, недавно оплакала единственную дочь, которая добровольно сожгла себя на погребальном костре своего мужа[35].
Жены и наложницы Типу Султана не слишком привлекательны, а племянницы и двоюродные сестры Хайдара Али еще менее: вот почему они не прячутся от любопытных взоров, несмотря на то что они магометанки и что […] Типу и Хайдар были мусульманами. Сами евнухи этих [дам] провели нас к ним. Тем, которые были помоложе, комендант при мне разрешил выйти из темницы и вступить в замужество по их благоусмотрению. Старухи тут же приступили к коменданту с просьбами об увеличении жалованья. Впрочем, с пленниками обходятся человеколюбиво. Маленькому кандийскому царьку дано позволение идти на все четыре стороны; но он не хочет оставить крепость, потому что здесь его содержат хорошо, а идти ему некуда. Он мог бы вернуться на Цейлон, но об этом нечего и думать: его отец был страшный тиран и даже в темнице обращался со своими людьми бесчеловечно жестоко.
30
По преданию, в Рамешвараме Рама, герой эпической поэмы «Рамаяна», после успешного завершения похода на Ланку, где он освободил из плена свою жену Ситу, поклонялся линге, символу бога Шивы. Храм строился с XII по XVIII в. и известен самой длинной среди индийских храмов галереей, опоясывающей храм со всех четырех сторон. —
31
Город Путтуччерй с округой принадлежал в то время Франции. Присоединен к Индии в 1954 г. —
32
Хайдар Али (1761–1782) и Типу Султан (1782–1799), правители княжества Майсур, вели упорные войны с англичанами за сохранение независимости; их семьи попали в плен после падения столицы Майсура г. Шрирангапаттинама (Серингапатама) в 1799 г. —
34
Храм Джаганнатха в Пури (Орисса) — один из самых знаменитых вишнуитских храмов. —
35
Обряд сати — сожжение вдовы на погребальном костре мужа — был запрещен англичанами в 1829 г., но в вассальных княжествах практиковался и позднее. Нелегально сати иногда происходит и сейчас. —