В Андалузии женщины выходят из домов только по вечерам, с 8 и 9 часов; днем их видно очень мало; у всех, которые мне попадались, были в волосах сбоку свежие цветы. Какие тонкие черты, что за чудный очерк головы и лица, какая невыразимая живость физиономий! В манерах и движениях андалузянок есть какая-то ловкость, какая-то удалая грация… это-то и называют испанцы своим непереводимым sal española (соль испанская). Я уже говорил об этом народном выражении, но и теперь все-таки не умею определить его… Это не французская грация, не наивность и простодушие немецкие, не античное спокойствие красоты итальянской, не робкая и скучающая кокетливость русской девушки… это в отношении внешности то же, что остроумие относительно ума. Разумеется, не все женщины отличаются этою sal española, но зато у всех увлекательно дерзкий взгляд и горячо-бледные лица.
Кордова недаром была столицею самой блестящей эпохи мавританского владычества в Испании: они выстроили здесь свою знаменитую мечеть{142}. На этой прекрасной, исполненной классических воспоминаний земле развился один из самых лучших цветов магометанской жизни. Постоянная борьба с христианскими владетелями обнаружила в испанских арабах какой-то особенный рыцарственный характер, далеко превосходивший своими доблестями их христианских соперников. Если б в истории всегда побеждали не смелость, сила и хитрость, а честность, образованность и трудолюбие, то, конечно, арабы и теперь еще оставались бы владетелями Испании! История не знает никакого другого права, кроме силы и хитрости{143}.
Я не знаю ничего фантастичнее в истории человечества, как это внезапное явление, этот чудный блеск и исчезновение мавританского племени! Давно кочевали арабы в Азии бродячими племенами, занимаясь скотоводством, земледелием и разбоем или нанимаясь в службу у азиятских и африканских владетелей. В 610 году по Р. Х. вдруг просыпаются они на голос Магомета. Неслыханный доселе энтузиазм потряс дикие племена пустынь; до того времени неподвижные, они встают, как неотразимый вихрь, разносить по всей земле слово пророка. В несколько лет исламизм владеет уже от берегов Атлантического океана до Гангеса{144}. Но тут же совершается и перерождение их воинственного духа: вдруг овладевает ими страсть к ученью, к знаниям, и те же самые люди, которые в пылу фанатизма сожгли великолепную библиотеку Александрии{145}, начинают теперь с жадностию отыскивать и собирать памятники греческой и римской мудрости и распространять их во множестве переводов{146}. Знаменитый в восточных сказках Арун-аль-Рашид{147} принимает в Багдаде ученых всех земель, без различия веры, ободряет и награждает их; сын его Аль-Мамун посвящает всю свою жизнь, все свое богатство на служение наукам, делает из двора своего академию, всюду заводит у себя школы и, победивши греческого императора Михаила III{148}, заставляет его купить мир данью, состоящею из греческих книг!.. Самая история этого благородного племени походит на сказку тысяча одной ночи. Ученые путешествия, которые впоследствии предпринимали арабские ученые, беспрестанно увеличивали массу сочинений, вызванных этим всеобщим направлением к знаниям и учению. Все сочинения, как свои, так и переводные, тщательно собираемы были в библиотеки, вход в которые открыт был всякому. В одной арабской Испании было семьдесят публичных библиотек. Калиф Аль-Амед{149}, наприм‹ер›, поручал управленце главной библиотеки в Кордове брату своему: это была самая почетная должность в государстве{150}. Библиотека Кордовы была так велика, что один каталог ее имел 44 тома, в 50 листов каждый. Арабы занимались астрономиею, медициною, математикою, ботаникою, музыкою, поэзиею; от них переняли испанцы и рыцарство, и свою поэзию романсов, передав ее потом провансальским труверам…
И все сокровища знания арабов погибли с их могуществом. Этот блестящий, поэтический народ исчез с лица земли{151}, не оставив по себе почти никакого следа, кроме немногих памятников и кой-каких отрывков. Дикий, безумный фанатизм духовенства испанского хотел истребить даже самую память об этом народе, разжигая против него и политическую, и религиозную ненависть. Можно ли поверить теперь, что после взятия Гранады католическими королями в 1492 г. духовенство испанское сожгло с величайшею торжественностию груды книг, принесенных сюда со всех сторон Испании на этот бедственный праздник; современные историки считают число томов, погибших в этот день в огне, до миллиона. Достаточно было, чтоб рукопись заключала в себе арабские буквы: проклятое имя Корана, которое давали без всякого разбора, тотчас же осуждало ее на сожжение.