- А, а! Да, да, да. Ну, так, так, - отвечали обыкновенно встречные, делали сосредоточенные лица и задумывались.
- Здравствуйте! - здоровался Ф[окин] с каким-то чиновником, идущим к должности.
- Куда это вы? - спросил чиновник.
Ф[окин] нагнулся к воротнику его шинели и шепнул ему, указав на меня глазами.
- Мм! Вот она какая история! - глубокомысленно сказал чиновник.
- Да, - самодовольно заметил Ф[окин]. - Только вот как вы нам посоветуете? Сходить ли нам прежде к Михал Иванычу или уж прямо обратиться к Петру Петровичу? 3
Чиновник задумался.
- Дело мудреное, - проговорил он наконец, - как сами знаете. Мой совет - побывать прежде у Михал Иваныча.
- Ну, вот, вот! И я так же думаю. Да. Так до свидания.
- Мое вам почтение.
Чиновник пристально посмотрел на меня и пошел своей дорогой, в раздумье покачивая головой.
- Что вы беспокоитесь? - сказал я Ф[окину], - Ведь дали же мне записку.
- Дали-то дали. Это, конечно; только, знаете, все бы лучше побывать нам у одного человека.
- Да зачем?
- Эх, какой вы! Да уж положитесь на меня.
- Ну, ведите, куда знаете.
Мы вошли в какой-то грязный переулок, кончавшийся большим вязким болотом. Кособокие домики с прогнившими крышами окружали его с четырех сторон. Болото это в сущности должно было по плану изображать площадь. По ту сторону болота стоял дом, ничем не отличавшийся от прочих, а в нем жил тот человечек, у которого, по мнению Ф[окина], нам необходимо нужно побывать. На дворе накинулась на нас собачонка, но Ф[окин] сейчас же заговорил с ней, и она успокоилась. На этот лай вышла кухарка и повела нас в переднюю. Ф[окин] пошел предупреждать о моем приходе и вернулся в сопровождении хозяйки дома, очень полной женщины в большом клетчатом платке, которая начала подозрительно осматривать меня с головы до ног. Нужного человечка не было дома, а потому мы и отправились прямо в думу. У церкви остановил нас печник:
- П. Г.! Что ж ты? Я тебя, братец мой, дожидался, дожидался, ажно исть захотил, - сказал он моему спутнику.
- Постой! не до тебя. Дела у нас тут пошли такие, спешные.
- Что мне за дело? Я глину замесил.
- Погоди немножко: я сейчас.
- То-то, смотри, проворней справляй дела-то свои! Рожна ли тут еще копаться! - кричал нам вслед печник.
- Может быть, я вас отвлекаю от занятий? - спросил я Ф[окина].
- Вы, пожалуйста, не стесняйтесь! Теперь я и один найду дорогу в думу.
- Нет; это ничего. Еще я успею. Тут, видите, печка строится в алтаре, так я взялся показать. Вот он и пристает ко мне.
- Так что ж ему дожидаться? Право, вы для меня напрасно беспокоитесь.
- Нет, нет. Я вас одного в думу не пущу. Вы не знаете.
- Ну, как хотите.
Наконец пришли мы в думу. В темной передней встретил нас высокий седой старик в долгополом сюртуке и сердито спросил: "Что надо?" Я показал записку. Старик взял ее, велел мне подождать и ушел куда-то. Ф[окин] сказал мне: "постойте-ка, я тут в одно место сбегаю", - и тоже ушел. Я остался в обществе двух мещан, которые, как и я, ждали чего-то и от скуки терлись об стену спиною. Чрез несколько минут выглянул из двери писец и, внимательно осмотрев меня, сказал:
- Да вы бы сюда вошли.
Я вошел. Писец сел на свое место и начал меня рассматривать. Я смотрел на писца.
- Вы, должно быть, нездешние?
- Нездешний.
- Чем торгуете?
- Я ничем не торгую.
- Прошу покорно садиться.
Я сел. Писец принялся перелистывать бумаги и подправлять буквы, сделав при этом чрезвычайно озабоченный вид. Но по лицу его сейчас же можно было заметить, что его мучит любопытство. И действительно он не выдержал, взялся чинить перо и, рассматривая его на свет, спросил меня равнодушным тоном:
- Вы по каким же, собственно, делам?
Я объяснил, что вот так и так, от К[озочки]на записку принес.
- Мм.
В это время вернулся сердитый старик.
- Отнес записку? - спросил его писец.
- Отнес.
- Ну, что?
- Ничего. А вы зачем на пол плюете? Нет вам места, окромя полу?
- Ну, ну, не ворчи!
- Чего не ворчи! Ходи тут за вами, убирай.
Старик опять куда-то ушел. Я сидел, сидел, скука меня взяла: нейдет Ф[окин]. В отворенную дверь видно было, как в передней мещане вздыхают, потягиваются и рассматривают свои сапоги. Пришел еще писец и принялся писать. Я отворил дверь в другую комнату; там было присутствие: большой стол, покрытый сукном, зерцало, планы развешаны по стенам. Я вошел в присутствие и стал рассматривать план Осташкова. удивительно правильно выстроен, совершенно так, как строятся военные поселения: всё прямоугольники, улицы прямые, площади квадратные. На столе лежит книга; я посмотрел: "Памятная книжка Тверской губернии за 1861 г. Цена 85 коп."
- Эй! Ступай вон! - вдруг закричал кто-то позади меня.
Я оглянулся: в дверях стоит старик.
- Нешто можно в присутствие ходить?
Я вышел, держа книгу в руках.
- Брось книгу-то, брось! Зачем берешь?
- Я хочу ее купить.
- Купить! Ишь ты, покупатель какой!
Я отдал старику книгу и спросил писца: нельзя ли мне приобрести один экземпляр? Писец сказал, что можно; я отдал ему деньги и потребовал сдачи. Писец взял было трехрублевую бумажку, но другой, вдруг сообразив что-то, вырвал у него деньги и возвратил их мне; потом взял книгу, отвел в сторону первого писца и стал с ним перешептываться; потом позвал старика и послал его куда-то с книгою. Старик заворчал, однако, пошел. Тут же явился Ф[окин].
- Где это вы пропадали?
- Да все хлопотал по нашему делу. Устал до смерти. С этой запиской такая возня была. Ну, да слава богу, уладил. Сейчас секретарь придет.
С книгою тоже началась возня. Старик ходил кого-то спрашивать, можно ли продать. После долгих совещаний наконец решили, что продать книги нельзя, хотя она имелась в числе нескольких экземпляров и назначалась, собственно, для продажи. Вся эта путаница начала меня выводить из терпения.
- Поймите же вы, - убеждал я писца, - поймите же вы, что эту книгу я могу купить везде. Ведь не секрет же это какой-нибудь?
На все мои убеждения писец пожимал плечами и отвечал:
- Это, конечно, так-с. Само собой разумеется.
Тем не менее книги продать не решался. Ф[окин] опять побежал куда-то и вернулся с секретарем, который обещал мне наконец составить выписку из приходо-расходной ведомости и отдал мне книгу, но опять-таки затруднился: взять деньги или нет. Для решения этого вопроса посылали еще куда-то; вышло решение: взять деньги. Я получил книгу и ушел.
- Скажите, пожалуйста, отчего они не хотели продать книгу? - спросил я у Ф[окина], когда мы сходили с лестницы.
- Боятся. Что с ними станешь делать?
- Чего ж они боятся? Разве это что-нибудь запрещенное? Ведь она прислана для продажи.
- Так-то оно так. Да уж у нас порядок такой. Бог его знает! Ведь оно, конечно, пустяки, ну, а вдруг спросит: "кто смел без моего позволения книгу продать?" Как тогда за это отвечать?.. Так куда же теперь?
- Да мне бы хотелось воспитательный дом посмотреть, только, право, мне совестно, что я отвлекаю вас от занятий.
- Уж вы обо мне не хлопочите. Вот мы как сделаем: сходим теперь в воспитательный дом, а оттуда ко мне обедать.
- Отлично.
Вышли мы на главную улицу, миновали площадь и бульвар. Проехали дрожки с дамою.
- Полковница… - таинственно шепнул мне Ф[окин].
- Какая полковница?
- А наша-то.
- Да, да. Ведь у вас тут полк стоит.
Только в воспитательный дом мы тоже сразу не попали. Зашли мы почему-то в лавку к одному купцу, а оттуда вдруг совершенно неожиданно очутились в какой-то горенке, где застали водку на столе. Я не успел еще опомниться, как уж хозяин, почтенный старец в синем кафтане, стоит передо мною с подносом и, низко кланяясь, просит откушать. Я в замешательстве выпил рюмку и закусил каким-то мармеладом. Только что я успел прийти в себя, гляжу - хозяин уж опять стоит с подносом и опять просит мадерой. От мадеры я хотя и отделался, но должен был зато рассмотреть коллекцию старинных монет и жетонов, в числе которых находилась и подлинная грамата Дмитрия Донского 4, отлично сохранившаяся, написанная, должно быть, древним алицарином на древней же невской бумаге.