— Зря вы так, Ева Николаевна, — бросил Лимберг, конспиративно задрав голову к планшету.
— Что — зря?
— Устроили разгром. Катя Андреева идет на золотую медаль, вы же знаете. Кроме того, я уверен, что она читала пьесу, просто вы своим вопросом поставили девочку в тупик. Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем вам это понадобилось?
Забавный получается разговор, констатировала Эва без намека на внутреннюю улыбку. Самое смешное, что Лимберг однозначно пишет в уме его стенограмму. И цель у него, конечно, самая благородная: разобраться, понять, помочь. Все вокруг словно сговорились ей помогать!..
…настоял, что ожог надо смазать мазью, предусмотренной для подобных случаев личной аптечкой сотрудника цивильных спецслужб. Аптечка находилась в кабинете, том же самом — или точно таком же, — где Эва была в прошлый раз, и в позапрошлый, и так далее. Дракон, семейное фото, компьютер, почему-то развернутый монитором на три четверти к двери. Хотя, впрочем, понятно, с какой целью. Чтобы сразу. Наповал.
— Извините, — довольно убедительно смутился цивил, возвращая монитор в исходное положение. — Перед церемонией я как раз занимался… Мы заблокировали сигнал их сервера, ведутся переговоры. Можете не волноваться, кроме нас с вами, этих фотографий пока никто не видел.
«Пока» у него вышло профессионально, почти без нажима. И времени ей дали ровно столько, сколько нужно. Дабы успела узнать и ужаснуться, но не особенно разглядела детали, вряд ли столь пикантные, как того требует классика жанра. Далее подразумевалась внятная душеспасительная беседа, каковая, разумеется, и воспоследовала. Скучная, словно похоронный штатский костюм.
Вот тут-то Эве и сделалось всё равно. Женщина стала функцией. На тот момент — аналитической функцией, размышляющей, как такое возможно. Технически.
С фотографиями проще всего: на вооружении цивилов наверняка имеется любая оптика. Действительно ли они размещены в реально существующем интернет-издании? Она тогда скользнула взглядом по шапке сайта бездумно, не прочитав, — да какая разница. Подбить же стаю десятиклассников не идти на день рождения к училке тем более проще простого. И, наверное, совсем нетрудно соответствующим образом проинструктировать отдельно взятого мальчика пятнадцати лет…
Но неужели они срежиссировали даже искру от салюта?
Дылда рыдала отчаянно и молча, не снимая очков: из-под оправы с запотевшими стеклами блестели мокрые щеки и шмыгал малиновый нос. Смотреть на нее было жалко. Даже Открывачке.
— Не реви, — миролюбиво сказал он, возлагая пятерню на ее плечо; естественно, с высоты парапета. — До осени возьмут нормальную литераторшу. И причапаем толпой типа пересдавать: ты, я, Бейсик…
Дылду передернуло — то ли от прикосновения, то ли от предложенного синонимического ряда; так или иначе, Открывачка потерял равновесие, чуть не полетел с парапета на газон и выматерился, помянув Дылду уже в одном ряду с училкой, писателем Антоколовским и прочими классовыми врагами. Затем уселся поудобнее, подвинув Воробья, и закурил что-то самокрутное, мерзкое. Впрочем, тут, на свежем воздухе, почти не чувствовалось.
— Расслабьтесь, — сообщил Бейсик. — Пересдадим уже сегодня. Еве кое-что популярно объяснят, приведут некоторые соображения, и… — Он многозначительно хихикнул. — А кое-кому и без того светит гарантированное двенадцать.
Дылда подняла зареванные глаза. Без очков — очки она протирала носовым платком. Высморкалась туда же, несколько раз моргнула и снова их надела.
Бейсик молчал, обернувшись к дверям школы. До них отсюда было самое малое шагов десять, но интуиция никогда его не подводила.
Двери отворились медленно, артистично, и в проеме показалась Марисабель. Плавно, никуда не торопясь и никого не замечая, поплыла вниз по ступенькам; эротизм ее движений напрочь перечеркивал и клетчатую юбку ниже колен, и косичку за спиной, и полное отсутствие косметики. Бейсик присвистнул. Воробей и Открывачка заерзали на парапете. Дылда чихнула.
— Вот западло, — бросила Марисабель, поравнявшись с группой. — Если б знала, пошла бы первая отвечать. А теперь торчи тут до двух… Как будто у меня своих дел нет.
— Ты шо? — не понял Лысый. — Она же всех валила!
— Плевать, — отозвалась Марисабель.
Загадочности в ее тоне было не меньше, чем у Бейсика, а неотразимости гораздо больше. Навстречу длинной сигарете, извлеченной из скромного портфельчика, защелкали зажигалки. Дылда поморщилась, но всхлипывать перестала.