Ни с кем не делись этой информацией! Ламмерс, Гиммлер, Риббентроп и другие остаются на зимних квартирах, постоянно!
Из-за военных неудач наших союзников кампания вступила в критическую стадию, являющуюся для нас решающей. Весьма ощутимы потери, понесенные нами в Сталинграде. Тем не менее у меня нет ни малейших сомнений, что фюрер преодолеет возникшие трудности, как ему это удавалось раньше, и те, которые могут появиться в будущем.
Однако нам необходимо обдумать, спокойно и взвешенно, что следует делать в том случае, если однажды я не вернусь. Даже в мирное время добропорядочный буржуа может умереть от удара свалившегося ему на голову кирпича и во время войны погибнуть при бомбежке, а наша жизнь намного опаснее, чем жизнь обычного человека.
В моем распоряжении, увы, нет никакой усадьбы – Крумбек не в счет, это не более чем прекрасный сон, и вы не сможете оставаться ни в Зонненвинкеле, ни в доме в Оберзальцберге. По этой причине я на днях интересовался насчет Бергле. Если там не занято, то я могу купить или арендовать его для вас.
Если в войне наметятся перемены к худшему, сейчас или на более поздней стадии, самым лучшим для вас будет двинуться на запад, поскольку ты должна сделать все возможное, чтобы уберечь себя и наших детей от любой опасности. Им предстоит продолжить нашу работу. Жаль, что [дом в] Бергле сдан в аренду, я бы купил его для вас. Если положение станет отчаянным, ты, я надеюсь, сможешь уехать в Лоррах и оставаться там, по крайней мере, до тех пор, пока ситуация не прояснится.
Я пишу об этом только на всякий случай, в качестве предупреждения. Я более чем когда-либо убежден, что окончательная победа будет за нами, если только мы покажем, что действительно заслуживаем победу. В этой битве гигантов мы должны напрячь все силы, как это делает наш противник!
Береги себя, любимая, ради меня и наших детей. И не грусти! «Жизнь без опасности не жизнь!» – как говорит наш друг Клюге[19].
С любовью.
Твой М. Б.
* * *Мартин Борман своей матери
Ставка фюрера
19.02.1943
Дорогая бабушка.
Утром Герда спросила меня, должна ли она отпустить одну из наших горничных на военную службу. Когда я поинтересовался причиной этого дурацкого вопроса, то узнал, что вы обсуждали эту проблему с Анни после речи Геббельса.
Теперь я со всей серьезностью прошу тебя воздерживаться от всякого рода обсуждений этого вопроса, поскольку ты не можешь судить о том, сколько горничных, с учетом моего положения, необходимо для обслуживания моего дома. Решение остается за мной, и только за мной. Я не могу никому позволить выставлять все в ложном или, что еще хуже, в искаженном виде, тем более собственной матери. Еще раз прошу, не вмешивайся в мои дела. Позволь мне самому решать, сколько требуется прислуги.
Много лет назад (сейчас я хочу напомнить тебе об этом) я объяснил, что ты не должна вмешиваться в вопросы ведения нашего хозяйства, образования наших детей и т. д. и т. п. В то время мы еще жили в старом доме в Пуллахе. Постепенно я переезжал или, скорее, должен был переезжать в большие дома, в основном из-за посещающих меня важных в политическом отношении иностранцев. Ты находишься не в том положении, чтобы судить о количестве прислуги, необходимой для организации приема фюрера или иностранных представителей. Кроме того, это вообще не твое дело! Я должен подчеркнуть этот момент ради установления мира и спокойствия.
Ведение домашнего хозяйства, обращение с прислугой и воспитание детей я возложил на Герду.
Ты очень любишь заниматься критикой. С какой уничтожающей критикой, к моему ужасу, ты имела обыкновение говорить и писать Заукелю[20] и Геббельсу в прежние времена!
Я убедительно прошу максимально ограничить подобные критические высказывания, особенно во времена, подобные нашим. Это касается также высказываний в мой адрес, моих указаний, моей семьи и дома.
Кроме того, чем меньше ты будешь заниматься вопросами, которые решаю я, тем лучше сбережешь собственное здоровье.
Пожалуйста, пойми меня правильно: мне показалось, что необходимо разрядить обстановку!
С неизменной любовью.
Твой М. Б.
* * *Герда Борман Мартину Борману
22.02.1943
...Я в полном восторге от мысли, что снова увижу тебя здесь. Как я жажду обнять тебя и никуда не отпускать. Твое обстоятельное письмо заставило меня о многом задуматься. Мысль, что я могу потерять тебя и остаться одной с детьми во времена, подобные этому, не слишком приятна. Сейчас я на самом деле должна справляться сама. Все остальные, кто мог давать советы или помочь в других обстоятельствах, слишком заняты более важными вопросами, и я не могу озадачивать их своими личными проблемами. В любом случае, за исключением Герхарда Вагнера[21], доктор Тодт был единственным человеком, котому я полностью доверяла.