Будьте благополучны и не торопитесь посетить Европу. Сердечный привет Вам и Вашей жене от нас обоих (моя жена в Цюрихе, она часто навещает меня и была в восторге от Вашего письма).
Ваш
Генриху Киферу
[1945]
Дорогой господин Кифер!
При невероятной переутомленности и большой усталости я могу лишь в виде исключения писать частные письма, но хочу все-таки поблагодарить Вас за прекрасный и милый лист с чертополохом и высказаться по поводу Вашего письма, в котором вы поете старую немецкую песню о злобной критике, о злом разуме, об исключительной ценности души и восторга. Эти нотки, вот уже полвека входившие в программу немецкой молодежи – их поддерживал и Гамсун, – мы, иностранцы, не можем слушать, не вспоминая при этом речей Геббельса, где он называл критиков «злопыхателями», а интеллигентов «интеллигентскими бестиями». Дорогой сударь, Германию к ее нынешнему положению привела прежде всего ее готовность считать критику и разум неполноценными и отвергать их, но зато восхвалять душу и восторг. С этим восторгом ваши мальчишки опустошали потом Польшу и Россию до Кубани, жгли гетто и совершали все прочие подвиги освобожденного от разума восторга.
Нет, способности к восторгу немецкая молодежь, наверно, никогда не утратит, воспитывать в ней эту способность нет никакой надобности, а нужно ей уважение к разуму, к разумному, к человеческой мере, к критике, ибо этого ей всегда очень недоставало.
Довольно, привет от Вашего
Вальтеру Бауэру
Монтаньола, 24.9.1945
Дорогой господин Бауэр!
Ваше письмо, написанное в конце августа, пришло ко мне на днях, и я хочу хотя бы попытаться ответить на Ваш привет.
В соревновании немецких интеллигентов по поводу того, кого из них причислять к эмигрантам, к антинацистам и т. д., я не собираюсь участвовать. В конце Первой мировой войны я навсегда повернулся спиной к политической Германии, а затем стал поскорее швейцарцем, на чем и покончил с политикой.
Мы все теперь многое пережили и потеряли и должны заниматься не взаимными упреками, а другими делами. Я тоже из-за Гитлера и политического безразличия немецкого народа потерял свой «труд жизни», т. е. все, что я за жизнь наработал, уничтожено, отчасти запретами и каверзами Ваших властей, отчасти авиабомбами. Несколько лет во всем мире не было в продаже ни одной моей книги, кроме нескольких швейцарских переизданий, которые я здесь заказал и которые, поскольку их нельзя вывозить из Швейцарии, ограничены крошечным рынком. Такое положение продлится, видимо, еще долго, ибо по сей день не знаю, жив ли еще в Берлине мой дорогой и верный друг и издатель Зуркамп, он долго, отчасти, к сожалению, из-за меня, сидел в гестаповской тюрьме, был в феврале смертельно болен, а сейчас я ничего не знаю о нем. Поскольку ему принадлежат права почти на все мои книги, я пока никаких шагов предпринимать не могу. Негоже мне также по собственному почину добиваться того, чтобы Германия, отказавшаяся от моих книг при Гитлере, реабилитировала меня и снова печатала.
Прилагаю нечто, написанное мною когда-то в конце первой войны, недавно здесь это напечатали снова. А вскоре надеюсь послать Вам нечто похожее, но новое, из чего Вы получите какое-то представление о том, что я думаю по поводу нынешних немецких вопросов. Решить и обезвредить все эти вопросы должна, конечно, сама Германия, но хорошо бы нам, живущим за границей, поскорее расстаться с ролью умников и столпов нравственности. Долг каждого народа, участвовавшего и совиновного в этом всемирном свинстве, – не копить обид… Желаю Вам продержаться и шлю дружеский привет.
Готфриду Берману-Фишеру
Монтаньола, 28.9.1945
Дорогой друг!
Спасибо за твое интересное письмо! Важнее всего в нем было для меня известие о Зуркампе, хотя и очень короткое. Но значит, он жив! У нас здесь нет никакой почтовой связи с Германией, т. е. время от времени доходит письмо или привет, например, через проезжающих или служащих консульства, но редко и только из южной Германии. И о дорогом Зуркампе у меня бесконечно долго не было никаких сведений.
Он был образцово верен мне, и я отвечу ему тем же. Без Зуркампа я никаких решений в издательских делах не приму. Да это и не к спеху. Мне было бы милее всего, если бы Зуркамп и ты вместе создали что-то вроде старого издательства Фишера.