Выбрать главу

661. Пресвитеру Афрасию.

Хотя несть наша брань к крови и плоти (Еф.6:12), однако же законам ратоборства должно учиться у борющихся с кровью и плотью. Они не только совлекшись одежд (начало вступления в борьбу — совлечение одежд), но и остригши волосы и помазав тело елеем, чтобы нельзя было схватить их за волосы и чтобы елеем сделать скользкими руки противника, в таком виде вступают в борьбу. Поэтому, подобно сему и мы, если желаем быть увенчанными, совлекшеся ветхаго человека с деянми его (Кол.3:9), остригши и истратив на милостыню внешнее, обнажившись от всякой заботы, не оставив на себе и хитона, вступим на поприще добродетели и начнем олимпийское состязание о душе.

Если же, не исполнив ничего этого, будем думать о себе, что подвизаемся, и хвалиться этим, то, во–первых, здесь подвергнемся осмеянию людей благоразумных, а потом и там, когда отведены будем не только не увенчанными, но и подлежащими наказанию, в точности узнаем, что мы сами себя обманывали.

662. Пресвитеру Афанасию.

Писал ты о своем удивлении тому, как страшное это дело — священнодействовать Зосиме, почитающему себя пресвитером, не кажется страшным рукоположившему его беззаконно. Посему скажу на сие: справедливо (в этом никто не будет спорить) негодуешь ты, по своему ненавидящему лукавого и любящему доброе нраву, но я признал бы справедливым посоветовать тебе еще следующее: блюсти язык чистым от злоречия. Если Зосима, как писал ты, достоин тысячи смертей, не сделавшись лучше от воспринятой им почести, но даже священство употребив в оружие порока и отваживаясь на то, на что и отважиться страшно, то, если не одумается, нелицеприятным Судиею подвергнут будет самым тяжким наказаниям, потому что Бог не неправдив. Но не будешь прав и ты, если станешь сквернить свои уста, осмеивая его гнусные поступки.

663. Схоластику Иоанну.

О любомудрии.

Если препирающийся с тобою вызывает тебя на спор, то лучше всего не отвечать. Если же, как говоришь, невозможным стало это для тебя, не посвятившего себя высшему любомудрию, то обличение раствори любомудрием, отвечая ему словами витии: «Боюсь, как бы, говоря неприличное о тебе, не произнести слов, неприличных для меня». Таким образом, и любомудрствовать будешь умеренно, и его накажешь.

664. Пресвитеру Ираклиду.

О том, что диавол в нашей лености находит пособия своей силе.

Ты, говоришь, крайне дивишься, как диавол и после того, как обессилел, большую часть людей держит в своей власти. А я не дивлюсь, что этот злодей, бодрствуя, не опуская ни одного обстоятельства и часа, преодолевает нас, ленивых и сонливых. Ибо губить вместе с собою побежденных им будет он в силах, но не возможет воцариться в прежнем царстве, сокрушенном Божиею силою.

Напротив того, удивительно было бы, если бы мы, не делая ничего, приличного победителям, превозмогали того, кто против нас все приводит в действие. Ибо о том, что многие из людей заодно со врагом вооружаются на братий и от того явным образом бывает поражение, хотя это и истинно, я умолчу, чтобы не показалось сие крайне жестоким для делающих это. Посему, когда и по собственной лености падаем, и поползаемся от того, что оный враг даже все, что должно бы стоять за нас, обращает против нас, а также соблазняемся тем, что братия наши заодно со врагом на нас вооружаются и ополчаются, по какой причине удивляешься, что терпим мы поражение?

Если же скажешь: «что же будем делать», отвечу: поскольку диавол, хотя и пал, однако же, не взирая ни на что, действует смело, должно нам бодрствовать, трудиться, не бояться подвергнуться опасности, призывать Божественную помощь и употреблять все меры, чтобы победить и самого вождя, и нападающих заодно с ним. Если же, не намереваясь ничего этого сделать, предаем и то, что приобретено для нас Христом, то должны винить мы себя самих, а не силу врага, которую Спаситель истощил, а наша леность увеличила.

665. Чтецу Евдемону.

Жизнь человеческая справедливо, наилучший, называется тенью, сном, дымом и чем бы то ни было еще, скоро исчезающим. Посему, не надлежит к ней привязываться и наслаждение ею почитать наслаждением, потому что большая ее часть проходит в бесчувствии. Первый возраст исполнен великого неразумия, а приближающийся к старости притупляет в нас всякое чувство. И не велик промежуток, в который можно с чувством наслаждаться удовольствием; лучше же сказать, и в это время мы не вкушаем чистого удовольствия, потому что портят оное тьмы забот, трудов и печалей.