139. Иподиакону Палладию.
Человеку снисходительному справедливо следует иметь сердце более человеколюбивое, нежели человеку правдивому и точному; потому что ему прилично руководствоваться более человеколюбием, нежели правдивостью.
140. Иподиакону Алфину.
Лучше не сдаваться в плен пороку, а плененному лучше знать, что он пленен, и скорее отрезвляться как бы от некоего опьянения. Ибо кто пленен, а не думает о своем плене, тот неисцелимо болен.
141. Схоластику Аммонию.
Те, кто посеял в своих детях еще в младенчестве справедливое понятие о Божием величии и Промысле, а потом и о добродетели, не только как родители, но и как превосходные наставники, сподобятся Божиих наград. А те, кто насаждает в них понятие о многобожии и о пороке, как принесшие чад своих в жертву демонам, приимут достойное воздаяние.
142. Симмаху.
В войнах междоусобных победители более жалки, нежели побежденные, потому что понесут на себе по сравнение с теми больший стыд — настолько больший, насколько более других достигнут чего–либо в этой войне. Однако же, если примирятся, одержат над побежденными верх. А у нас здесь такая брань, которая хуже междоусобной, потому что спор идет об одном теле. И победители, примирившись, не имеют преимущества, и тот, кто намерен хвалиться, что больше других сделал вредного, больше других должен и стыдиться; потому что наказание уготовано действующим, а не терпящим.
143. Мартиниану и Зосиме.
Бегайте, наилучшие, порока: он силен в том, чтобы возлюбивших его приводить в неистовство и делать неразумными. Бегите же во след добродетели: она сильна в том, чтобы держащихся ее умудрить и соблюсти в надлежащем состоянии. Она часто и в глазах, которые смотрят как–то кротко и тихо, показывает, что внутри — ум, исполненный смиренномудрия.
144. Пресвитеру Зосиме.
Многие (если скажу все, то это, может быть, сделает слово мое жестким) весьма сильно и зло осмеивают тебя, и я желал бы, чтобы в насмешках их не было правды. Однако родной брат твой, плача и сетуя о тебе, сообщил нам то же, если не еще более тяжкое, известие. Он умоляет извлечь тебя, если можно, из глубины похотливости, в которой ты, на погибель голове своей, состарился, решительно отказавшись послушаться того, кто советовал тебе не вдаваться в овладевшие тобою пороки. Посему написал я тебе, чтобы ты, человек, который погряз во всех пороках и, будучи на пути к старости, ведет себя по–юношески, пришел в себя, подумал о срамоте непотребства, о старости, к которой приближаешься, о Божественном священстве, в которое, не знаю как, ты вторгся, об укоризнах и соблазнах в настоящем и о будущем наказании. Ибо как ты посоветуешь уцеломудриться юношам, не присоветовав этого себе и на старости лет? Как не содрогаешься, делая такие дела и приступая к жертвеннику? Как осмеливаешься касаться Пречистых Таин?
Посему советую тебе (хотя это и прискорбно, но пусть дерзновенно будет высказана правда): или перестань делать такие дела, или удались от досточестного жертвенника, чтобы не призвать тебе когда–нибудь огня с небес на свою голову, подающую ленивым повод произносить их любимые слова.
145. Ему же.
Слышу, что один мудрый муж, не обольщенный деньгами и поборник добродетели, встретился с тобою и ради твоего исправления преодолел все, что надлежало, но был отпущен тобою без успеха, не сумев принести тебе ни малой пользы; так как болезнь твоя сильнее изобретенного им врачебного искусства. Должно было тебе отстать от порока, удивляясь изяществу его понятий, его разуму, уважая его образ мыслей; а ты отослал его от себя не только без успеха, но и сопроводив оскорблением.
Посему что же с тобой делать? Если все для тебя бесполезны, да и советом ты пренебрегаешь, и смех над тобою людей ты попираешь ногами, и то, что многие тобою соблазняются, не ставишь ни во что, и Божий страх тебе недоступен, и над угрозою Суда ты смеешься, то значит, что мы, сами того не зная, рассуждаем с каменным сердцем.
146. Градоначальнику Едесию.
Поскольку при воспламенении раздражения возгорается брань, а с угашением не угасает, то никогда не ввергай себя в жестокие брани, и особенно если дело не касается благочестия и добродетели. Ибо за них только потребно подвизаться даже до крови, чтобы не изменить ни первому, ни последней.