Итак, утверждаю, что все другие, узнав самую сущность дела, справедливо провозгласили о богатстве, что оно враг добродетели; вития же высказал свое мнение, не рассматривая дела, каково оно само по себе, а имея в виду потребное для войны. Ибо иначе невозможно было без денег выковать оружие, построить трехвесельные корабли, доставить продовольствие воинам и заготовить все прочее, что любит и чем утешается война. А что сие справедливо, выражает он в другом месте: «При настоящих обстоятельствах ничто не требуется для города так, как деньги».
Посему, если Демосфен подал такой совет Афинянам, которые вели войну (было ли это дело хорошее, или нехорошее — о сем не говорю), то не ссылайся на него, как на мнение, ко всему удобоприлагаемое и общее, не одобряй его, не соревнуй обогащающимся, не приискивай оправдания тому, что ничем не может быть оправдано, и, желая похвалить витию, не черни его, будто бы он неразумен и его легко оспорить.
Ибо, если кто сего красноречивого витию (после оправдания его пусть будет сказано и это, так как сказал я, что сильно люблю истину) захочет уязвить, то скажет: «Дивлюсь, доблестный вития, как ты, нередко умевший людские мысли обращать к противному и тому, чтобы убедить слушателей, не предпочитавший ничего иного, — ты, который для потомков своих стал источником, началом и правилом всякого красноречия, не предусмотрел того, что намереваюсь тебе сказать? Тебе надлежало начать свою мысль и сказать: «Потребны деньги, и без денег не может быть сделано все то, чему должно быть во время войны». Но, может быть, и Демосфен, если бы он был еще жив, ответил так: «Это показывают содержание слова и весь ход речи».
Против сего возражающий сказал бы ему еще: «Хорошо говоришь, мудрый; ибо то же прежде твоего оправдания сказал и вступивший в этот подвиг словопрения, и говорил он так не намереваясь заводить спор; а потому уверен я, что и ты, и он говорите правду. Но так как есть люди невежественные, каков и этот, положивший начало сему состязанию, которые не обращают внимания на содержание, не держат в уме хода речи, но, оторвав мысль от предыдущего и последующего, понимают ее, какова она сама по себе, и вводят в заблуждение и себя, и других, то надлежало тебе оградить слово: ибо, будучи сказано так, людей легкомысленных и неученых поощряет оно к корыстолюбию и погружает в тысячи зол, образованных же и мудрых побуждает к невольному прекословию. Ибо могут сказать: «что говоришь ты, Демосфен? Ничто потребное не может быть сделано без денег: не могут быть показаны ни целомудрие, ни мужество, ни справедливость, ни благоразумие, ни любомудрие, ни доброта. А это иной назовет в собственном смысл приличным и потребным». — «Да», — говорит и Демосфен. «Итак, что же значит сказанное тобою?» — «Я говорил о потребном во время войны».
«Итак, почему же, — можешь спросить его, — не выразил ты сего в своем слове ясно? Разве не знаешь ты беспечности многих? Что им угодно, то и подтверждают, лучше же сказать, сам ты научил нас этому. Ибо это твое общеизвестное и истинное изречение: «всякий, как угодно ему, так и думает; на деле же часто выходит не то». Итак, почему же стало тебе в тягость сделать это малое прибавление? Сколько было бы пользы и себя избавить от упрека, и всех других — от замешательства и затруднения?» Если бы сказали ему это, думаю, поблагодарил бы он за исправление (так как был он человек разумный) и исправил слово. Ибо в таком случае уже никто из людей неразумных не осмелился бы свое невежество подкреплять Демосфеновою ученостью.
647. Диакону Евтонию.
И здесь, наилучший, люди доблестные и царственные (ибо позволительно назвать так украшенных добродетелями) живут в более подлинном смысле, нежели люди раболепствующие (ибо так справедливо наименовать порабощенных непристойным удовольствиям).
Ибо любители добродетели всего возвышеннее и поставили себя не только выше малодушия, но и выше страхов, и опасностей, и всякой превратности, — не в том смысле, что они не терпят сего, но в том (и сие гораздо важнее и показывает, что таковая жизнь божественна), что пренебрегают встречающимися с ними бедствиями. А погрязшие во грехах, по моему мнению, даже и не живут, по причине производимых грехами печалей, страхов, опасностей и тьмочисленного роя страстей. Ожидается ли смерть — они от страха умирают прежде смерти. Приходит ли болезнь, или обида, или нищета, или другая какая неожиданность — они, не испытав еще этого, гибнут. Если же это действительно так бывает (бывает же непременно, хотя бы мы и не желали), то будем соревновать тем, которые и здесь, и там живут со славою.