Оскар Уайльд
27. Джорджу Керзону{42}
США
15 февраля 1882 г.
Дорогой Джордж Керзон! Да! Ты внесен в черный список, и, если мой секретарь будет исправно исполнять свои обязанности, каждая почта из Америки будет обрушивать на твою молодую философическую голову сумбур впечатлений: гневный клекот американского орла, оскорбленного тем, что я не считаю брюки красивым предметом одежды; возбуждение, в которое приведен вполне нормальный и здоровый народ цветом моего галстука; страхи орла, подозревающего, что я приехал, чтобы подстричь его варварские когти ножницами культуры; бессильную ярость чернильного племени и благородную хвалу людей достойных — все это будет доведено до твоего сведения и может послужить в качестве заметок о демократии.
Так вот, все идет прекрасно, я выступаю перед огромными аудиториями. В прошлый понедельник читал лекцию в Чикаго перед 2500 слушателями! Конечно, это ничто для тебя, записного оратора Дискуссионного общества Оксфорда, но для меня это просто чудо: замечательная, сочувственно настроенная, наэлектризованная публика, которая громко мне аплодировала и вселяла в меня то ощущение спокойной силы, какого не придавали мне даже поношения «Сатердей ревью».
Читаю лекции четыре раза в неделю, люди тут восхитительны и носятся со мной, как со знаменитостью, но вместе с тем они прислушиваются ко мне и после моего посещения их города открывают в нем художественные школы. В Филадельфии такой школе присвоили мое имя; они действительно начинают любить высокое искусство и постигать его смысл.
Что до меня, то я чувствую себя Танкредом и Лотарио. Подобно им я и путешествую; так как в свободной стране невозможно прожить без рабов, рабы у меня есть: черные, желтые и белые. Но ты должен написать еще. В твоем письме был привкус аттической соли. Твой (из Беотии)
Оскар Уайльд
28. Полковнику У. Ф. Морсу
Сент-Луис, штат Миссури
26 февраля 1882 г.
Дорогой полковник Морс, будьте добры, пойдите к хорошему костюмеру (театральному) и закажите для меня (не упоминая моего имени) два костюма для дневных, а может быть, и вечерних выступлений. Они должны быть красивы: этакий облегающий бархатный камзол с большими украшенными цветочным узором рукавами и круглым гофрированным батистовым воротничком, выглядывающим из-под стоячего ворота. Я посылаю Вам рисунок и мерку. Костюмы должны ждать меня в Чикаго и быть готовы к моему выступлению там в субботу днем — во всяком случае черный. Любой хороший костюмер поймет, что мне надо: нечто в стиле одежды Франциска I, только с короткими штанами до колен вместо длинных обтягивающих рейтуз. Также достаньте мне две пары серых шелковых чулок в тон серому, мышиному бархату. Рукава должны быть если не бархатными, то плюшевыми, украшенными крупным цветочным орнаментом. Они произведут большую сенсацию. Предоставляю это дело Вам. В Цинциннати были ужасно разочарованы тем, что я выступал не в коротких штанах. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
29. Хоакину Миллеру{43}
Сент-Луис
28 февраля 1882 г.
Дорогой Хоакин Миллер, я благодарю Вас за Ваше любезное и великодушное письмо ко мне, напечатанное в «Уорлд». Поверьте, еще меньше, чем судить о мощи и сверкании солнца и моря по танцующим в луче пылинкам и по пузырькам пены на волне, склонен я принять мелкую и вздорную грубость обитателей одного или двух крошечных городков за показатель или мерило подлинного духа здорового, сильного и простодушного народа, ни тем более допустить, чтобы она умалила мое уважение к тем многочисленным благородным мужчинам и женщинам, которых я имел честь узнать в Вашей великой стране.
Мое будущее и будущее дела, которое я представляю, не внушают мне никаких опасений. Клевета и сумасбродство могут на время одержать верх, но лишь на время; что же до нескольких провинциальных газет, которые в бессильной злобе напустились на меня, или того невежественного странствующего клеветника из Новой Англии, который, скитаясь из деревни в деревню, проповедует в столь откровенном и безнадежном одиночестве, то, будьте уверены, я не стану тратить на них время. Молодость так великолепна, искусство так божественно, а в окружающем нас мире столько прекрасного, благородного и внушающего преклонение — зачем же буду я внимать гладким речам озорника от литературы, скандальному ораторству человека, чья похвала была бы столь же наглой, сколь бессильна его клевета, или прислушиваться к безответственной и неудержимой болтовне профессионально несостоятельных людей?
42
Танкред и Лотарио — герои одноименных романов (1847 и 1870) английского писателя и политического деятеля Бенджамина Дизраэли (1804–1881), несомненно, много значившего и для Уайльда, и для его адресата (в одном из писем к нему Уайльд сравнивает Керзона с героем еще одного романа Дизраэли — Конингсби).
Беотия — греческая провинция, жители которой стали нарицательными для обозначения людей скучных и ограниченных.
43
Миллер, Хоакин — псевдоним американского поэта и драматурга Цинциннатуса Хайне Миллера (1837–1913), автора сборника «Песни сьерры» (1869). Читал лекции в Лондоне в костюме ковбоя и произвел неизгладимое впечатление на Россетти, назвавшего его «американским Байроном». 9 февраля 1882 года, во время пребывания Уайльда в Нью-Йорке, он послал ему письмо (на следующий день появившееся в газете «Нью-Йорк Уорлд» под шапкой «Певец сьерры поражает филистимлян»), в котором извинялся за поведение некоторых своих сограждан и за нападки «филистерской прессы», напутствуя молодого автора на дальнейшие свершения. Ответ Уайльда был опубликован в той же газете 3 марта.
«Ничего не свершить…» — цитата из «Малого альманаха наших великих людей» (1788) французского писателя и публициста, известного своим острым умом и афористичностью высказываний, Антуана де Ривароля (1753–1801).
Под «ничтожным писакой» и «проповедником негостеприимности» имеется в виду скорее всего Томас Уэнтворт Хиггинсон (1823–1911) — известный в Америке сторонник отмены рабовладения, а также движения суфражисток. Он назвал стихи Уайльда «аморальными» и потребовал подвергнуть его общественному остракизму.