Иные откровенно сводили политические счеты, высасывая из пальца обвинения во всех смертных грехах. Какой-то молодой, очень "левый" и ретивый умник уверял, что послевоенная Москва была гораздо изобильнее Бристоля. Как он это установил. Бог ведает, только от души не желаю ему такого изобилия. Он же вдруг обвинял меня в "наивном отношении к сексу" за то, что я мимоходом пожалел молодых ребят, изнасилованных урками в лагерях и доведенных потом лагерной традицией до положения скотов. Я, видите ли, может быть, и разбираюсь в тюрьмах, но это никак не делает меня "экспертом по свободной жизни". Ну вот его бы изнасиловали где-нибудь на пересылке - я бы его потом с удовольствием спросил, не стал ли он более наивным, а заодно и большим экспертом по свободной жизни. Ну, хоть бы честность имели просто написать, что политически со мной не согласны, как это сделала итальянская коммунистическая "Унита", написавшая вполне приличную человеческую рецензию.
В целом я довольно легко мог предсказать, какая газета какую рецензию напишет, а то, что в Англии от "левых" ни мужества, ни честности ждать не приходится, это я тоже знал. У них тут модно "кротами" жить. Рецензия для них удобный жанр - на нее ведь ни отвечать, ни сердиться не полагается. И от таких вот рецензентов зависит твоя книга.
Постепенно выяснил я, что дело тут, конечно, не только в рецензиях и традициях. На первое издание, оказывается, приходятся все расходы, которые оно и призвано оправдать. Расходы эти велики, как велик и риск с любой новой книгой. Поэтому с книгами происходит то же, что и с транспортом: нерадивые предприниматели сами себе сокращают рынок. Чем меньше потребителей, тем меньше тираж, тем больше цена; чем больше цена, тем меньше потребителей. Примерно как с британскими железными дорогами или с авиатранспортом до появления сэра Фредди Лэккера. Расходы же растут постоянно из-за прочих экономических причин (инфляция, рост зарплат и т. д.). Словом, как впоследствии я не раз убеждался, главная причина исчезновения товаров и услуг - это бездарность предпринимателей, одряхлевших, боящихся риска, цепляющихся за устаревшие концепции. Предприниматель в наше время должен быть революционером, чтобы выжить. Ну а революционеры здесь не идут обычно в предприниматели. Они предпочитают грабить банки и взрывать бомбы в пивнушках.
Грустно, но факт: если вскорости в издательском деле не обнаружится свой Фредди Лэккер, мы дойдем до положения самиздата. Культура книги вообще может исчезнуть - в Москве ее хоть поддерживает энтузиазм любителей, удесятеренный коммунистическим запретом. И что ведь странно: мне, всю жизнь прожившему при "социализме", это очевидно, им же, здесь, при "капитализме", рожденным и выросшим, невдомек, что принцип этот вообще, видимо, един для нашего времени.
Справедливости ради нужно отметить, что таковы не все. Скажем, мои итальянские издатели вот смогли же выпустить дешевую, маленькую по размерам, привлекательную книгу - и были вознаграждены. Лучше всех, однако, оказались французские издатели. В обеих этих странах нет традиции" твердого переплета", а издают они сначала нечто среднее, значительно более дешевое, массовое. Французы к тому же и фотографии использовали, и заботились о книге, да и тираж у них не зависит от книготорговцев.
Вот и была она бестселлером. Позднее вышло несколько изданий в твердом переплете, а затем и совсем дешевое, карманное - все с неизменным успехом.
Разумеется, не только в книгопечатании, но и в любой отрасли предприимчивость, изобретательность, риск себя оправдывают. Некоторые предприниматели, например, стали дробить крупные предприятия на более мелкие, не более 400- 500 работающих, стараясь сделать труд более творческим, а в качестве стимула использовать различные развлечения.
Один даже рассказывал мне, что построил своим рабочим бассейн, где они купаются в рабочее время. И что же? Производительность труда только возросла. Ниже я еще буду подробнее обсуждать свое наблюдение (а точнее, догадку) о том, что в сознании людей, видимо, произошел некий сдвиг. Деньги перестали служить мощным стимулом по многим причинам. Человек стал значительно больше ценить досуг, отдых, развлечения. Видимо, пришла пора перестраивать и систему стимулов в промышленности. Не мне судить да советовать - я лишь посторонний наблюдатель. Одно могу сказать твердо - под лежачий камень вода не течет. По старинке жить вряд ли кому удастся. Пока большинство за эту старинку продолжает цепляться, и дело идет только под уклон. Действительно способные предприниматели - не правило, а исключение. И пробиться им через государственные регламентации да всеобщую косность очень трудно. Страдают же от этого все: и потребители, и рабочие, и вся экономическая система.
Когда-то Маркс определил капитализм как экономическую систему, подчиняющуюся законам свободного рынка и конкуренции. Дальше он, конечно, наговорил массу глупостей, уверяя, что капиталисты обязательно такие жадные и глупые, а рабочие такие буйные и умные, что все это непременно плохо кончится. Поглядел бы он на современный капитализм - не одну бы слезу пролил старик в свою лохматую бороду. Ну где она, конкуренция? В современном мире давно уже возобладал дух мафии, раздел рынка и круговая порука. Кто сейчас позволит разориться большой и нежизнеспособной корпорации? Ведь это же почти национальное бедствие!
Мне довольно часто приходится бывать в США, а в 1977 году я сделал большой тур, посетив 14 городов, в основном крупных промышленных центров. Поскольку я был гостем американских профсоюзов, то встречался преимущественно с рабочими, учителями, студентами. Хозяева мои взяли за правило почти в каждом новом месте показывать мне самые бедные, трущобные районы и самые богатые, чтобы я почувствовал "контрасты американской жизни". Однако если богатые районы действительно впечатляют, то трущобы меня совсем не потрясли. Дело не только в том, что по советским стандартам это были вполне нормальные, я бы сказал, средние жилища, - переносить советские нормы на американскую почву было бы нечестно, все ведь относительно, - дело в определенном психологическом настрое этих мест. Выросши сам в трущобах, я отлично знаю, что настоящая, "честная" нужда это вовсе не живописные лохмотья, взывающие к жалости, это старательно залатанная одежда, вымученная улыбка и отчаянное усилие выглядеть "как все". У нас в одном бараке может жить двенадцать семей, отгородившись фанерными перегородками, однако и цветочков посадят, и дверь покрасят. Здесь же в каждой детали чувствовалось полное нежелание чем-либо улучшить свою жизнь. Ведь подправить крылечко или вставить хотя бы фанерку вместо разбитого стекла денег не требует, а почистить грязь - и того меньше. Нет, во всем чувствовался сознательный вызов. Чем хуже - тем лучше, потому что во всем виновато общество и оно обязательно обо всем позаботится. Как хотите, считайте меня бездушным, жестоким, бесчеловечным даже, но не мог я себя заставить испытать сострадания или простого сочувствия ни к этим людям, ни к этому обществу. Ведь, даже сидя годами в своей тюремной камере, мы и пол старались держать в чистоте, и тряпку раздобыть, и календарик, глядишь, из газеты вырежешь, на стенку повесишь. У каждого худо-бедно, а одежонка заштопана. Иной раз всего-то на пару дней переведут и в новую захламленную камеру, а все-таки стараешься ее в божеский вид привести. Ну как же так, самому ведь жить! Эти же вот сидят и ждут, что виноватое общество принесет им все на блюдечке.