— В июле, хозяйка, ночи короткие… Придется пережить неприятную минуту, и только.
И я быстро развел яркий огонь, чтобы она посушила ноги и платье, вымокшее в Сорге. Потом я принес молока, овечий сыр, но бедняжка не думала ни греться, ни кушать, и при виде крупных слез, выступивших у нее на глазах, я тоже чуть не заплакал.
Между тем совсем стемнело, только на гребне гор лежал еще солнечный налет, светлая дымка с той стороны, где закат. Я хотел устроить хозяйку на ночлег в загоне. Постелил на свежей соломе прекрасную новую овчину, пожелал спокойной ночи и уселся на воле за дверью… Хотя кровь у меня и распалилась от любовного жара, бог мне свидетель, что на уме у меня не было дурных мыслей, а только чувство гордости, как подумаю, что тут же, в загоне, около отары, с любопытством глядевшей на нее, спит хозяйская дочка, сама как овечка, только дороже и белее всех остальных, а я охраняю ее покой. Никогда еще небо не казалось мне таким бездонным, звезды такими яркими… Вдруг калитка в загоне отворилась, и вышла красавица Стефанетта. Ей не спалось. Овцы ворочались и шуршали соломой или блеяли со сна. Лучше уж она посидит у костра. Тогда я накинул ей на плечи свой козий мех, раздул огонь, и мы уселись рядышком и молчали. Если вам случалось проводить ночь под открытым небом, вы знаете, что в час, когда мы спим, в тиши и безлюдье пробуждается таинственный мир. Ручьи тогда поют куда явственнее, в заводях загораются огоньки. Все горные духи бродят на свободе, и воздух насыщен шорохами, невнятным шелестом, словно слышишь, как ширятся ветви, как растет трава. Днем живут все твари, а ночью оживают вещи. С непривычки это пугает… Вот хозяйская дочь и дрожала и жалась ко мне при малейшем шорохе. Вдруг протяжный жалобный крик поднялся с заводи, что мерцала пониже, и донесся к нам. И тут же, над головой у нас, в том же направлении покатилась красивая падучая звезда, словно только что услышанная жалоба повлекла за собой свет.
— Что это? — шепотом спросила Стефанетта.
— Душа идет в рай, хозяйка, — ответил я и перекрестился.
Она тоже перекрестилась и, подняв голову, глубоко задумавшись, на минуту застыла. Потом сказала:
— Так это правда, пастух, что вы все колдуны?
— Совсем нет, хозяйка, только здесь мы живем ближе к звездам и лучше, чем народ в долине, знаем, что творится там, наверху.
Она все еще смотрела в небо, подперев голову рукой и завернувшись в овчину, — ну прямо небесный пастушок!
— Сколько их! Как красиво! Никогда не видала я такого множества. Пастух! Знаешь ты их по названиям?
— Конечно, хозяйка. Вот сразу над нами Дорога святого Иакова (Млечный Путь). Она ведет из Франции прямо в Испанию. Святой Иаков Галисийский начертал ее, чтоб указать дорогу храброму Карлу Великому, когда тот воевал с сарацинами. Дальше Колесница Душ (Большая Медведица) — вон блестят четыре оси на ней. Три звезды, что впереди, — это Три Коня, а там, совсем маленькая, около третьей, — это Возница. Видите, вокруг дождем падают звезды? Это души, которых господь бог не приемлет… Чуть пониже Грабли, или Три Короля (Орион). По ним мы, пастухи, узнаем время. Посмотрел я на них и уже знаю, что сейчас за полночь. Чуть пониже, все туда же, к югу, как факел среди звезд, сверкает Иоанн Миланский (Сириус). Вот что рассказывают пастухи об этой звезде. Будто бы как-то ночью Иоанн Миланский вместе с Тремя Королями и Наседкой (Плеядой) получили приглашение на свадьбу к знакомой звезде. Наседка припустилась по верхней дороге. Видите? Вон она, высоко-высоко в небе! Три Короля бросились ей наперерез нижней дорогой и догнали ее. А лентяй Иоанн Миланский проспал, замешкался и со злости, чтобы задержать их, бросил им вдогонку посох. Вот почему Трех Королей зовут еще Посохом Иоанна Миланского. Но прекраснее всех звезд, хозяйка, наша Пастушья Звезда. Это она светит нам утром, когда мы выгоняем стадо, и вечером тоже, когда мы гоним его домой. Мы зовем ее еще Магелоной. Прекрасной Магелоной, что догоняет Петра Провансальского (Сатурн) и соединяется с ним раз в семь лет[7].
7
Все эти подробности народной астрономии заимствованы из «Провансальского календаря», выходящего в Авиньоне.