Одета товарищ Поладян была всегда опрятно, но однажды я заметил, что ее платье на локтях искусно залатано, а в школу она вот уже три года ходит в одних и тех же туфлях.
Наступила весна. Теперь мы зябли поменьше, зато есть хотелось еще больше. А товарищ Поладян все еще обрушивала на наши головы свой приговор: "Завтрака не получишь". Но эта фраза нас уже не страшила. Как-то уж само собой вышло, что каждый, кто получал добавочный пирожок, возвращал его на перемене законному владельцу. Конечно же, тайком от товарища Поладян. Добрым оказался почин Каро...
Той весной закончилась война. А в шестом классе товарищ Поладян не должна была нам преподавать. "Мы в шестой перешли, а товарищ Поладян в пятом застряла", - острили мы, избавясь наконец от ее грозного образа.
...А несколько лет назад я вдруг случайно узнал, что товарищ Поладян неизлечимо больна. Я сумел разыскать только Каро и Рубена - купили цветов, конфет и пошли ее проведать. Жила она все в том же двухэтажном доме, в темном подъезде которого мы трижды поджидали ее, чтобы "облаять" и "обмяукать"...
Постояли несколько минут в подъезде - прошло как-никак двадцать пять лет, - закурили. Мы с Каро переглянулись. "Это ведь твой план был, вспомнил Каро. - Расскажем, рассмешим ее".
Товарищ Поладян лежала в крохотной комнатенке, набитой всяким старьем, книгами, стопками связанных тетрадей. Поначалу она нас не узнала, а когда узнала, глаза ее наполнились слезами. Мы не знали, как быть, - застыли перед ней, как двадцать пять лет назад. И не скажи она сквозь слезы: "Садитесь, ребята", - мы бы не сели. Я впервые видел ее слезы. Вся она как-то высохла, стала совсем маленькой, а взгляд ее, хоть она и плакала, был прежним строгим и сосредоточенным.
Из кухни вышла девушка лет двадцати - двадцати двух. "Арменуи, из моих последних учеников", - сказала Поладян. Девушка молча подала нам кофе, а товарищ Поладян протянула какие-то цветные таблетки. "Мне уже лучше, Арменуи, - улыбнулась учительница. - Вот они, мое лекарство", - указала на нас глазами. Она и в самом деле была нам рада, и мы потихоньку разговорились. И Каро, конечно, рассказал о коварном плане отмщения, который мы так и не осуществили... Над кроватью висел поблекший рисунок - он показался мне чем-то знакомым, и я внимательно в него всмотрелся. "Это Полис, - сказала больная и указала пальцем на один из домов тесной улочки. Здесь я родилась. Семейство у нас было большое, очень большое..." - "Я побывал в прошлом году в Полисе, - сказал я. - Очень красивый город". Взгляд учительницы стал задумчивым-задумчивым. "Сейчас Арменуи угостит вас завтраком", - помолчав, сказала она. Мы переглянулись, заулыбались. "Завтрака не получите!" - выпалил я, стараясь скопировать ее манеру речи, и мы рассмеялись, теперь уже вчетвером. И она с нами. Поговорили еще о том о сем - кто где работает, кто кем стал, - и вдруг товарищ Поладян сказала: "Хорошие у вас в классе были ребята. - И добавила: - Я знала, что вы наказанным возвращаете пирожки. И любила вас за это, негодники..."
Комнатка была маленькая - вся в старых вещах, в старых воспоминаниях, в связанных стопках школьных тетрадей. "Можно выйти на кухню покурить?" "Можно", - сказала учительница. Курение было лишь предлогом - мы вдруг испугались, что расплачемся. От воспоминаний, от оживших свидетельств нашего горького детства. Да, испугались.
На кухне Арменуи нам сказала, что надежды, но словам врачей, нет возраст, сердце, да мало ли еще чего, когда тебе семьдесят восемь лет. "Я вас извещу", - пообещала она.
...А несколько дней спустя мы провожали нашу старую учительницу в последний путь - ее строгий взгляд навечно спрятался под веки, и осталось пожелтевшее, испещренное морщинами и удивительно доброе лицо. За гробом шло человек тридцать-сорок: ученики, которых нам удалось разыскать, учителя, соседи... "Перед смертью она рассматривала ваши фотографии, - рассказывала Арменуи. - У нее была карточка каждого. И еще сказала: кто хочет, может взять свои тетрадки. Они аккуратно разобраны и перевязаны - по классам, по годам... Хотите, возьмите свои. А то ведь комната райсовету перейдет. - И обратилась ко мне: - А рисунок с видом Полиса она просила вам передать. Дважды напомнила..."