Теперь и друзья и враги мои, говоря об мне, скажут только: «Хороший, приятный был человек». Скажут и замолчат. Замолчат потому, что я унес с собой все свои пороки. Я не оставил им больше ничего для сплетен.
Я умер. Я умер, чтобы причинить им самое большое зло.
«Хороший, приятный был человек», — скажут очи и замолчат.
Ну, а теперь о морге.
— Доктор идет! — воскликнул кто-то. Все трупы кинулись на свои прежние места. Я же, который при жизни никогда не мог найти свое место, не нашел его и здесь. Вытянулся на полу. У докторов на лицах были белые повязки, а на руках — резиновые перчатки. Зажгли большие лампы. Меня положили на стол. Доктор, который должен был сделать мне вскрытие, по-видимому, знал меня:
— Я, — заявил он, — не верю, что этот тип умер. Под видом умершего он собирается сделать нам какой-нибудь подвох.
Доктор отогнул было мою голову вниз, но она поднялась вверх, как стрела.
— Даже мертвый он с поднятой головой! — сказал доктор. Затем приставили к моему черепу стальной тренаж и начали сверху бить по нему молотком. Били, били, и кто-то сказал:
— Расколоть этому типу череп трудно, давайте подорвем его динамитом.
Увидел я, что дело принимает плохой оборот, и стал более уступчивым. Когда мой череп раскололся, как ракушка, на две части, все от удивления пораскрывали рты на целый аршин.
— А-а-а-а!.. У него, оказывается, есть мозг!
— Итак, мои возлюбленные ученики, — сказал доктор окружавшим его людям, — перед нами мозг, который мы давно не встречали в трепанируемых нами черепах. В человеческом теле это бесполезный и вредный член, даже более бесполезный и вредный, чем миндалевидные железы и слепая кишка. Установлено, что эта опухоль, образовавшаяся в черепе человека и носящая название мозга, непригодна ни к чему другому, как только ввергать человека в неприятности. Сейчас нам ясно, почему на голову покойного постоянно валились одни беды.
Проводя дальнейшее вскрытие, доктор с ловкостью мясника на бойне разрезал мне живот:
— Вот видите, — объяснил он окружающим, — желудок от бездействия совершенно атрофирован, а кишки высохли.
Повернувшись к ассистенту, он добавил:
— Теперь в свете этих фактов вам понятны причины смерти этого человека?
— Да, я понял, — ответил ассистент, — он умер от дум и голода.
Я невольно усмехнулся про себя. Да разве есть у человека при жизни время на раздумье? Он занят футбольными матчами, весенними праздниками, шумом радио, авантюрными и порнографическими кинофильмами, борьбой политических партий. Что же касается голода, то у нас, собственно говоря, есть письменное обязательство голодать, заверенное у нотариуса.
— Обмойте тело, — приказал доктор.
— Нет воды, — ответили ему.
— Впрочем, это был чистый парень. Можно и не мыть, — сказал доктор.
Веселый, симпатичный человек, занимающийся обмыванием покойников с большим знанием дела, обтер мое тело песком. Затем меня водрузили на «безмолвный корабль» Яхьи Кемаля. У Бакы[7] в одном месте сказано: «Эй, Бакы, цену себе ты узнаешь под погребальным камнем. Станут рядом, скрестив руки, друзья, верные, любящие тебя». Утешая себя этим, я стал наивно ждать этого погребального камня и почтивших меня верных друзей. Но эти надежды мои на последнем полустанке бренного мира оказались тщетными.
Когда меня несли на место вечного покоя, нас догнал почтальон:
— Стойте! — сказал он. — Тут есть судебное предписание об уплате долга.
Говорят, умерший ишак не боится червей, но у меня все же дрогнуло сердце. Пусть даже в ад, но не хотел я уходить должником.
Вдруг навстречу нам выехала длинная вереница автомашин. Их было, может, сто, а может быть, и целых пятьсот. А венки какие там были!.. Все выходившие из машин присоединялись к моей траурной процессии. Если бы я не был мертвым, то сильно удивился бы. Но покойники ничему не удивляются. Значит, люди так горячо меня любили. Вокруг меня поставили венки.
На поднятых руках несут гроб. Пройдя положенный маршрут, процессия подошла к вырытой могиле. На середину вышел один человек. Он с жаром стал рассказывать о моих заслугах, о том, какое количество валюты я обеспечил стране построенными мною заводами по производству жевательной резинки. Слушавшие же его люди горько-горько плакали и восклицали: