— Она вершит правосудие.
— Зачем же тогда у нее глаза завязаны?
— Чтобы не пропустить правду. Эта женщина — древняя римлянка. В древнем Риме…
Но в этот момент закричал судебный пристав:
— Умерший Ишак!
Меня ввели в зал суда. Так как это мне было уже привычно, то, ничуть не дичась, я направился к скамье подсудимых.
Судья спросил:
— Как тебя зовут?
— Умерший Ишак!
— Как звали твоего отца?
— Господин судья, вы же все знаете. Зачем вы шутите?
— Не нарушай формальностей.
— Слушаюсь.
— Где ты родился?
— Полагаю, что в постели…
После вопросов о моем происхождении судья спросил:
— С какой целью ты явился сюда?
— Я избрал свободу.
— Ты ведь знаешь свою вину, не так ли? Твоя вина заключается в том, что ты мочился против солнца.
— Я не хотел поворачиваться к нему задом — это было бы неуважительно.
— Чем ты занимаешься?
Ответить на этот вопрос было довольно трудно.
— Когда бывает возможность, я пишу.
— Что пишешь?
— О том, о сем, о воздухе, о воде.
— Довольно! Вина налицо. Обвиняемый сознался. Он писал о том, о сем, о воздухе, о воде.
— Но я еще не написал. Я только сказал, что пишу и напишу, непременно напишу.
— Это все одно, написал ты или только намереваешься писать. Намеревался ты или нет?
Намереваться-то я намеревался, но только о том, о сем, о воздухе, о воде.
— Довольно. Воздух — значит торговля. Торговля же значит… торговля. Не так ли?
— Так, эфенди мой.
— Ясно. Выходит, значит, что, задевая воздух, ты оскорбил и то и другое.
— Да, господин.
— За это — пять лет тюремного заключения. Перейдем теперь к твоим писаниям о воде.
— Перейдем, эфенди.
— Что ты подразумевал, сказав, что пишешь о воде? Что в стране есть водянистого? Речи. А кто их произносит? Итак, обвиняемый нанес оскорбление тем или иным лицам. Так или нет?
— Значит так, эфенди.
— Достаточно. Обвиняемый сознался. За это тоже пять лет. Итого десять. Держи это в своей голове.
Перейдем к другим вопросам. Обвиняемый заявил, что он писал о том, о сем. А кто такой «то»? Значит, обвиняемый кого-то оскорбляет. Так или нет?
— Не знаю, эфенди, выходит так.
— За это тебе еще пять лет. Не сбейся со счета. Получилось пятнадцать лет.
— Получилось, эфенди мой.
— О чем еще ты пишешь?
— Я не пишу, эфенди мой.
— Пишешь, пишешь. Признавайся!
— Пишу письма…
— Довольно! Нет необходимости разъяснять здесь, что обвиняемый, когда он пишет письмо, то непременно пишет его кому-то. Не так ли? Да или нет?
— Да, эфенди мой.
— Еще пять лет! Итого двадцать.
— До какой цифры вы дойдете, господин мой?
— Прекратить! Что значит этот вопрос? Оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей! Не так ли? А ну, говори, так это или нет?
— Я не делал этого, эфенди мой.
— Признавайся!
Затем судьи стали шептаться:
— Шшш… шшш… шшш…
— Хорошо, но шшш… шшш…
— Шшш… шшш…
— Принимая во внимание, что установлен состав преступления, но что обвиняемый еще не осуществил своих злоумышлений, суд единогласно вынес решение о сокращении срока тюремного заключения с двадцати до девятнадцати лет и трехсот шестидесяти двух с половиной дней и приговаривает подсудимого к ссылке в ад на десять лет. Если он за это время не отдаст богу душу, то выдать его наследникам, а если же он не исправится, то посадить его на кол на Сырат Кёпрюсю[9]. После того как был оглашен приговор божественного суда, судья спросил меня:
— Что скажешь?
— Аллах, — говорю я.
— Так не говорят. Говори юридическим языком.
Меня снова спросили:
— Что скажешь? Что думаешь?
— У меня нет ничего тайного.
— Так не говорят. Скажи так, как следует говорить на суде.
Он хотел, чтобы я заговорил непонятными, длинными фразами.
— Так как в уголовном кодексе того света имеется специальный параграф, предусматривающий, в каких случаях суд происходит при закрытых дверях, то поэтому разбирательство этого дела…
— Кончай, — прервал меня судья. — Суд уже вынес решение.
— Да здравствует правосудие! Да здравствует футбольная команда «Фенербахче»! — закричал я.
Вот такое-то дело, любимый брат мой Слепень. А какие новости у вас? Заходил ли к нам в квартал мусорщик? Все так же ли трудно с водой? Вы даже не знаете, как я беспокоюсь о всех вас.
9
Сырат Кёпрюсю — мифический «мост испытания», по которому проходят души умерших прежде, чем попасть в чистилище.