Я не могу представить себе большего порядка.
Этот божественный рай напоминает харчевню Христа. Только здесь вина хранятся не в кувшинах и не в бутылках. Всюду вокруг журча льется нектарное вино. Наливай сколько тебе угодно и пей, мой милый! И никто не спрашивает денег. Не приходится думать о том, как бы провести хозяина, чтобы выпить в долг. Под каждым деревом музыка и любовь. С одной стороны гурии, с другой… В общем, живи, Мемет, живи!
Этот рай, о котором я тебе пишу, настолько прекрасен, что человек в нем может подохнуть от скуки. Я не привык к такому отдыху, и я задыхаюсь. Начинаю скучать по аду. Стараюсь перетерпеть первые дни, чтобы не догадались, что со мной. А там, может быть, снова бросят в ад. Нет, брат мой, рай не такое место, где можно было бы жить.
Как только получишь мое письмо, сообщи товарищам, чтобы они не совершали такой глупости, как я. Ведь все они, поскольку это наши товарищи, непременно попадут в ад. Так пусть же они не показывают вида, что им хорошо в аду, пусть время от времени нарочно вопят: «Ах, ох!» А не то их, как и меня, забросят в какой-нибудь уголок рая. Тогда пропащее дело.
Вчера здесь я встретил одного нашего земляка. Он, оказывается, умер уже давно.
— Что нового на родине? — спросил он.
— Ничего нет, — ответил я.
— Значит, все изменилось? — сказал он.
— Нет. Ничего не изменилось, — ответил я.
— А баня?
— Та же старая баня. Не ломают ее, говорят, что она представляет историческую ценность. Ждут, пока сама развалится.
— Ну, хорошо, а таз?
— Тот же старый таз… Его тоже не меняют из-за древности. Только лудить стали чаще.
— A-а, так, так. А на какой работе сейчас Бекри Мустафа?
Я огляделся по сторонам.
— Не бойся, — сказал он, — здесь этого нет. Говори что хочешь.
Привычка — плохая вещь, брат мой. Я опять не мог ничего сказать, опустил голову. Увидев это, он сказал:
— Да-а…
— Да-а… — промолвил я в ответ.
Любимый мой брат Слепень! Может быть, это мое последнее письмо к тебе. Передай привет моим друзьям и недругам. Дела мои пока обстоят так, а что будет дальше, не знаю.
— Да-а…
— Да-а…
Может быть, в один прекрасный день мы и встретимся. В ожидании целую твои глаза.
Твой брат
Умерший Ишак
Полицейский-любитель
Об этом случае я вспоминаю всегда в праздник Курбан. Это было в тысяча девятьсот…, кажется, в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Тогда я учился в лицее и еще был жив мой дядя. Это был состоятельный человек, и он постоянно приглашал нас на свою богатую виллу в Эренкёе. Там он рассказывал нам свои бесконечные воспоминания из военной жизни, от которых у нас пухли головы. Когда он принимался рассказывать свои истории, ни у кого не хватало сил и терпенья дослушивать его.
У этого восьмидесятилетнего старика в жизни были только две радости: сон и воспоминания. Когда он не рассказывал, то спал, когда же не спал, то рассказывал. Одни и те же истории нам приходилось выслушивать по сорок, пятьдесят и сто раз. Как только он начинал: «Когда генерал Хафыз Хаккы…» — уже ничто не могло его остановить.
Дядя был некогда командиром второй батареи артиллерийского полка какой-то, не помню, дивизии при армии генерала Хафыза Хаккы. Вспоминая то время, он приходил в такое возбуждение, что представлял себя на фронте во главе батареи, срывал висевшую на стене саблю, обнажал ее и кричал:
— Дистанция две тысячи… Три заряда… Огонь!
Однажды батарея дяди оказалась окруженной противником.
— Но в этом не было нашей вины, — повторял старик. — На наше несчастье, мы тогда не спали четверо суток.
— А что же вы делали, если не спали, дядюшка генерал? — полюбопытствовал я. (Дядюшка вышел в отставку всего в чине капитана в то время, как его товарищи уже имели чин генерала. Считая себя обойденным, он начал себя называть генералом и вскоре сам в это поверил, а достигнув семидесятишестилетнего возраста, он заставил и всех называть себя так. Многие, познакомившись с ним, думали, что он в самом деле генерал.)
— Ты спрашиваешь: «Вы не спали четверо суток, так что же вы делали?» Видишь ли, у нас в это время кончились боеприпасы. Со дня на день ожидали их подвоза. Вся батарея не спала четверо суток, а потом заснула. Проснулись мы от шума. Пока радовались, думая, что прибыли боеприпасы, противник и окружил нас.
Я заинтересовался:
— А что было потом, дядюшка паша?