— Да, господин эфенди. Пусть каждый делает свое дело…
— Садитесь! — закричал Джазим-бей, обращаясь уже прямо к нему.
— Извольте, я сейчас сяду, эфенди мой, — пробормотал Шевки, но не сел.
Какой позор! Человек ему прямо в лицо говорит: «Я не люблю подхалимства», а он подобострастно склонил голову и бормочет: «Слушаюсь, эфенди мой, как прикажете, эфенди мой». Стой я рядом с ним, дернул бы его за полу и крикнул:
— Сядь же ты, дурень!..
Джазим-бей вышел из себя:
— Да сядь же! Не люблю я этого. Сядь, продолжай работать!
— Извольте, господин эфенди, слушаюсь. Как вам угодно, — отвечает Шевки и не садится.
Джазим-бей, видимо, собирался уйти, а может быть, хотел кое о чем спросить нас, но его раздражал вид Шевки-бея, смиренно стоявшего перед ним.
— Сядьте же, друг мой, прошу вас, сядьте, — произнес он на этот раз более мягко. — Не беспокойтесь.
А Шевки все свое:
— Да что вы, эфенди мой, помилуйте, какое беспокойство! Разве мы можем допустить непочтительность к вашему превосходительству…
На этот раз даже Джазим-бей не выдержал, рассмеялся. Но каким смехом! Видно было, что он разозлился.
— Вас зовут Шевки-бей, не так ли?
— Да, эфенди мой.
— Шевки-бей, я не люблю ни подобных демонстраций, ни таких слов…
А Шевки не дает даже договорить:
— Что вы, что вы, эфенди мой, не извольте беспокоиться!
Во время этого разговора меня так и подмывало встать, отвесить ему пару оплеух, схватить за шиворот и усадить. До этого я слышал от товарищей по службе, что Шевки — большой подхалим, но не очень верил этому. Ведь я здесь работаю всего один месяц.
— Да сядьте же, друг мой!
— Не извольте беспокоиться, эфенди мой. Я не осмеливаюсь сидеть в вашем присутствии. Разрешите, я уж постою. Мне так удобнее…
Так умоляет, что кажется, вот-вот расплачется.
Джазим-бей окончательно рассвирепел. Поняв, что Шевки не удастся усадить, он повернулся к нему спиной и, обращаясь к нам, сказал:
— Я не люблю подхалимства. Поняли? Когда я вхожу к вам, никто не должен вставать. Пусть все продолжают работать.
И раздраженный направился к выходу, а Шевки продолжал стоять, бормоча ему вслед:
— Да, эфенди мой, слушаюсь, эфенди мой…
Во время обеденного перерыва я сказал одному из сослуживцев, Кериму:
— Ну и подхалим. Еще ни разу не видел таких.
— Да, мода на такое подхалимство уже прошла. Это так называемое восточное подхалимство.
— А разве подхалимство может быть восточным или западным? Собственно, ведь это присуще, пожалуй, только Востоку!
— О нет! Не скажи. Есть еще и западное подхалимство. Времена восточного подхалимства прошли. Это все позади. Понял ты, прошла мода на восточное подхалимство! А между тем каждый человек любит лесть. Ты здесь недавно, многое тебе непонятно. Вот Джазим-бей на каждом слове повторяет: «Я не люблю подхалимства». А попади он к западному подхалиму, что с ним станет! Раз человек разбогател, возле него обязательно должен быть какой-нибудь подхалим… Жаль мне нашего Джазим-бея. У него есть все: миллионы, имения, особняки, машины, жена, любовницы. А он несчастлив. Почему? Потому, что около него нет подхалима. Его слова «Я не люблю подхалимов» означают «Не могу найти подходящего подхалима». Очень мне жаль беднягу… Какое основное занятие секретарей американских миллионеров? Подхалимство! Это западное подхалимство…
— О, ты, видно, хорошо знаешь эту науку, Керим, — сказал я.
— Да, знаю, — ответил он, — и науку эту и ее философию. Вот увидишь, вскоре кое-что произойдет.
Прошло совсем немного времени после нашего разговора, и то, о чем говорил Керим, действительно стало происходить. Мой месячный оклад был 250 лир. Керим, который устроился на эту работу за три месяца до меня, получал столько же. А через неделю после нашего разговора его оклад вдруг повысился до 300 лир. Те, кто работал в этом учреждении уже два-три года и получал всего лишь 150 лир, стали недовольно ворчать. Но пусть себе ворчат, а Керим тем временем стал получать 400 лир, как и наш заведующий Шевки.
Вскоре Керим с окладом 500 лир был назначен нашим заведующим, а Шевки стал его заместителем. На работе Керим появлялся два раза в неделю. Но и на этой должности он долго не задержался. С окладом 750 лир его перевели на другую работу.
По мере того как рос оклад Керима, росло и расстояние между нами. Бывшие друзья стали называть его Керим-бей. А уж наш Шевки при виде Керима, который прежде работал под его началом, сразу подтягивался и в разговоре с ним употреблял такие выражения, как «уважаемый бейэфенди», «ваше превосходительство».