Реджина медленно закрыла глаза, представляя, что Эмма рядом. Тепло ноутбука грело живот, голос девушки лился в уши, позволяя ненадолго вообразить, что Эмма лежит на ней.
- Я, правда, скучаю по вам, ребята. По тебе, по дяде Августу и по твоей маме. По Реджине.
Она никогда не устанет слушать, как звучит в устах блондинки её имя. Не важно, звала ли Эмма из другой комнаты или просто произносила его, чтоб привлечь к чему-то её внимание. Реджина. Реджина.
Видео закончилось, и брюнетка открыла глаза, чтоб посмотреть на лицо белокурого солдата, застывшее на мониторе. Часы в углу экрана сообщили ей, что день рождения Свон уже прошел, но Реджина продолжала лежать в темноте. Сегодня, то есть, уже вчера, был двадцать четвёртый день рождения Эммы. Она была такой молодой. Реджина постоянно напоминала себе об этом просто потому, что ей не верилось. Миллс всегда забывала, что Эмма младше, потому что благодаря полученному жизненному опыту и природной проницательности девушка повзрослела раньше времени.
Реджина села, сдвигая лежащие на диване конверты, собираясь поставить ноутбук на стол. В тишине раздался телефонный звонок.
Только один человек звонил ей после десяти вечера, но сейчас женщина была настолько эмоционально измотана, что мысль об этом промелькнула, не задерживаясь в сознании. Реджина взяла трубку и, взглянув на определитель номера, всё поняла.
- Не спится? – спросила она вместо приветствия.
- Мне всегда не спится в этот день, – признался Август.
- Мне тоже.
Они погрузились в уютное молчание. Тихо гудел ноутбук Реджины, рядом с Августом негромко мяукал Фигаро.
- Мы с Руби расстались.
Реджина потянулась за бокалом, слегка нахмурившись:
- Когда?
- В прошлом месяце.
- Мне жаль.
- Нет, всё нормально. Это было обоюдное решение. Но тебе точно, нужно почаще общаться с подругами. Разве девчонки не обсуждают эти дела?
- Мы общаемся достаточно часто.
- Сомневаюсь, – повисла еще одна пауза. Потом Август нарушил молчание, тихо сказав. - Знаешь, Эмма была уверена, что сможет просто служить, как волк-одиночка, и что ей никто не нужен. И, наверное, она бы действительно смогла пройти всё одна, но это точно не принесло бы ей счастья.
- Она всегда была такой упёртой.
- В самом лучшем смысле.
Реджина согласно кивнула, поигрывая бокалом.
- Все эти годы ты помогала ей остаться в живых.
Брюнетка горько хмыкнула:
- И всё же сейчас её в живых нет.
- Ты не знаешь этого наверняка.
- А ты? – она собрала письма, лежащие на коленях, отложив бокал, чтобы не пролить вино на конверты, и положила их на стол. Опустив локти на колени, Миллс подперла подбородок ладонью и посмотрела на фотографии на столе. – Пожалуйста, Август, давай не будем начинать этот разговор.
- Арчи говорит, что надежда – это хорошо, если она не мешает нам жить дальше.
- Ты ходишь к доктору? – удивилась Реджина.
- Он мудрый человек, – пожал плечами Бут. – Знаешь, есть специальные группы психологической поддержки для жен офицеров, чьи мужья служат за рубежом.
Брюнетка усмехнулась и, наконец, отпила из бокала:
- И что? Хочешь, чтоб я слушала их слезливые истории о мужьях, сказала им, что пришла из-за своей девушки, чтоб потом они могли опорочить Эмму и всё, что она сделала для страны, пока служила?
Август тихо, почти многозначительно усмехнулся. Фигаро громко мурлыкал в трубку, без сомнения, сейчас мужчина задумчиво поглаживал лежащего у себя на груди кота.
- Ты до сих пор считаешь её своей девушкой.
Он просто констатировал факт. Реджина открыла рот, собираясь возразить, но поняла, что не хочет отрицать этого.
- Она… Эмма… Мы ведь с ней не разорвали отношений.
Господи, она не может отпустить. Реджина застонала, досадуя на себя, и, допив вино, резко поставила бокал на столик. Уже не в первый раз она жалела, что чувства нельзя просто выключить одним щелчком. Может быть, тогда голова перестала бы кружиться хоть на секунду.
- А ты? – хрипло спросила она.
- Она всё ещё моя сестра, – просто ответил Август. – Я не мог защитить её ото всего на свете, это нормально.
- Господи, ты и правда ходил к мозгоправу, – криво ухмыльнулась Миллс. Она снова наполнила бокал и задумчиво покрутила его в руках. - Ты ходишь? В эти группы психологической помощи?
- Был один раз.
- Хочешь, чтоб я тоже пошла? – усмехнулась женщина.
- Реджина, это ведь для всех по-разному проходит. Может быть, ты там встретишь кого-то, кто тебя зацепит. Не узнаешь, пока не попробуешь.
Впервые в жизни Реджина последовала чужому совету без возражений, потому что Генри всё еще оставался самой большой проблемой. Часто, когда Август приходил к ним на ужин или навещал по выходным, она, заглядывая в детскую, видела, как мальчишки рисуют или играют в настольные игры, и слышала, как Бут рассказывает Генри про младшую сестру.
- Эмма всегда жульничала, когда мы играли в «Змеи и лестницы»*, - вспомнил он как-то. – Она всегда говорила, что слишком крута для настольных игр, но всякий раз, когда фишка падала на змею, она двигала её вверх, заявляя, что она – заклинатель змей.
Генри засмеялся и попытался незаметно передвинуть свою фишку со «змеи» на «лестницу». Но старый добрый дядя Август был слишком азартен, чтоб позволить шестилетнему мальчишке обыграть себя.
Август явно очень серьёзно отнесся к совету Арчи почаще говорить об Эмме. Реджина же всеми силами избегала этого, меняя тему всякий раз, как Генри упоминал блондинку. Он же ещё маленький, его память о ней скоро сотрётся. Но от этой мысли по позвоночнику брюнетки пробегала неприятная дрожь. Она вовсе не хотела заставлять сына забыть Свон, хотя бы просто потому, что ей не нравилась сама мысль, что Генри может потерять человека, которого любит. Но это уже случилось. Ведь Эмма с самого начала стала ключевой фигурой в жизни мальчика. Она не меньше самой Реджины радовалась, когда Генри сделал первый шаг, когда произнёс первое слово, когда он учился самостоятельно пользоваться унитазом, как большой мальчик (и иногда падал в него). Эмма вместе с Реджиной сходила с ума от беспокойства, когда он заболел, и пришла в ужас, когда он потерялся.
И что же? Теперь Реджина даже не может поговорить об Эмме с Генри из страха, что детское сердце просто не сможет понять, что такое смерть. Хотя, в глубине души, Миллс знала, что боится вовсе не за Генри. И сейчас она осознавала это как никогда ясно, заметив, что мальчик всё реже и реже упоминает блондинку. С дядей Августом он говорил о ней шепотом, а когда рядом оказывалась Реджина, старался вовсе не упоминать. И женщина радовалась тому, что сын оказался достаточно восприимчивым, чтоб заметить, как она каменеет, когда он вспоминает Эмму, и одновременно проклинала себя за это.