Кадр опять поменялся, и блондинка увидела здание, в котором немедленно узнала садик Генри. Значит, Август был на площадке, где дети обычно гуляли после обеда. Какого черта он там забыл? И что, мать его за ногу, он вообще делает в Сторибруке?!
Эмма, не дыша, смотрела, ожидая, что будет дальше. Сердце дернулось и ухнуло куда-то в район пупка, когда слева она увидела знакомый силуэт, короткие тёмные локоны, царственная осанка. Реджина. Потом появилась стайка ребятишек в ярко-желтых костюмчиках, и кадр приблизился, фокусируясь на крохотной, одетой в желтое, темноволосой фигурке. Эмма поняла, что это концерт, про который ей рассказывали Миллсы.
К глазам подступили слёзы. Генри улыбался ей с экрана.
Послышался знакомый новозеландский акцент Тины Белл, и Август навел камеру так, чтоб показать всю группу деток и их воспитательницу.
- Наша младшая группа рада приветствовать вас на нашем летнем празднике, – взволнованно произнесла Тина.
Раздались аплодисменты, и мисс Белл кивнула малышам.
- Доброе утро, родители и гости! - старательно, в унисон, прокричали детские голоса. Из зала послышались смешки, детвора улыбалась с импровизированной сцены, они явно были собой очень довольны. Большинство детей искало взглядом родителей и переминалось с ноги на ногу, стараясь подойти к ним поближе. Так что воспитателям пришлось напомнить своим подопечным, что нужно стоять смирно.
- Сегодня мы приготовили для вас музыкальные подарки, и мы надеемся, что они вам понравятся, – сказав это, Тина по-турецки уселась на траву перед детьми. Заиграла музыка, и камера опять вернулась к Генри.
- «Well the sun comes up and the rooster crows! I get out of bed and put on my clothes! Today's gonna be a most spectacular day!»
Он громко пел «My Little Yellow Bus», пританцовывая, как учила их мисс Белл.
Глядя на малыша, Свон улыбалась от уха до уха, как Чеширский кот, и вспоминала, как он пел эту песенку по телефону. Наверное, он и тогда пританцовывал, будто ведет автобус, и махал, приглашая друзей прокатиться с ним. А его попытки присвистнуть были милее всего, что Эмма видела в своей жизни.
Кто-то из детей расплакался, кто-то не пел, и танцевали детишки кто в лес, кто по дрова, но только не Генри. Генри был просто великолепен! Когда песня закончилась, Эмма хотела аплодировать вместе с залом. Кончиком пальца она вытерла мокрые ресницы.
- Давай, Генри! – раздался голос Августа.
Зрители успокоились, и заиграла следующая песня. Раздались первые аккорды «You Are My Sunshine», и Эмма заметила что детки прятали руки за спинами. Начав петь, они вытянули руки, демонстрируя склеенные из желтого картона солнышки с оранжевыми лучиками. В середине солнца в руках Генри, была наклеена фотография Реджины. Значит, у других детей тоже фотографии родителей.
- «You are my sunshine! My only sunshine! You make me happy! When skies are grey!»
Зрители восхищенно замерли. Эмма засмеялась, когда припев закончился, и детишки начали путаться в словах куплета. Конечно, Тина слегка переписала текст песни. Припев дети опять спели складно, сорвав бурю аплодисментов, и камера выключилась.
Эмма сидела широко улыбаясь, а по лицу струились слёзы. В груди болело так, что она с трудом могла вздохнуть. Боже, как же она хочет увидеть мальчишку, взять его на руки. Это она должна была сидеть рядом с Реджиной, и снимать Генри на камеру, и смущать его аплодисментами, одобрительными выкриками и свистом.
Она покачала головой, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони. Потянувшись к пульту, Эмма хотела выключить запись, но экран снова засветился.
Концерт, видимо, закончился, и Генри со всех ног бежал по траве к Реджине, сжимая свое солнце в руках. Брюнетка тут же обняла сына. У Эммы перехватило дыхание, она видела Реджину впервые за пять месяцев. Миллс была одета в дизайнерские джинсы и блузку. Наверное, она взяла отгул, чтоб посмотреть выступление Генри.
- Ты видела меня, мамочка? – малыш взволнованно подпрыгивал, глядя на неё.
Женщина наклонилась к нему и похлопала в ладоши:
- Конечно видела, родной! Ты такой умничка.
- Эй, приятель, – позвал Август, не прекращая съёмку.
Мальчик улыбнулся ему и протянул ладошку, давая «пять».
- Ты видел меня, дядя Август? – переспросил он, не обращая внимания на камеру.
- Ты крут, пацан. Скажи Эмме «привет».
- Где она? – оглянулся Генри и непонимающе посмотрел на мать.
Реджина обняла его и показала в объектив камеры.
- Привет, Эмма! – малыш взволнованно помахал солнцем. – Ты видишь меня?
- Она увидит. Поди-ка сюда, дружок.
Камера развернулась, и на экране показались обнявшиеся Август и Генри, прижавшиеся друг к другу головами.
- Скажи «Я скучаю по тебе».
- Я скучаю по тебе!
- Скажи «Я тебя люблю».
- Я тебя люблю!
Эмма прикусила губу, безуспешно стараясь сдержать улыбку.
- Скажи «Мамочка тебя любит».
- Мамочка тебя любит!
Эмма закатила глаза, увидев, как брови Августа многозначительно приподнялись. Он довольно усмехнулся.
- Скажи «Дядя Август тебя любит».
- Дядя Август тебя любит!
- Скажи «Я лучше всех».
- Я лучше всех!
-Да нет, «Я лучше всех», – поправил Август.
- Я лучше всех, – хихикнул Генри и, вывернувшись из рук дяди, побежал к Реджине, которая стояла, смущенно глядя в камеру. Солнце светило ей в спину, и казалось, что брюнетка вся светится.
Эмма улыбнулась. Мадам мэр может общаться с журналистами, может вести переговоры со старыми ворчливыми инвесторами и охмурить их одним взглядом, может уболтать самого хитрого и прожженного юриста, добиваясь того, чего хочет. Но сейчас гроза всего Сторибрука была просто любящей мамой и, глядя в камеру, краснела, как школьница.
Генри обнял её:
- Да, мамочка?
- Да, родной, ты лучше всех, – подтвердила Реджина.
- Хочешь что-нибудь сказать Эмме? – спросил Бут, почти не скрывая откровенного подстрекательства в голосе.
Реджина пристально посмотрела на него и подхватила Генри на руки. Она напряженно смотрела в камеру с полсекунды, потом взгляд смягчился, но Эмма заметила это короткое напряжение. Брюнетка крепче обняла сына и мягко улыбнулась в камеру. Август навел фокус так, что на экране теперь были только лица Миллсов.
- Эй, солдат, нам тебя очень не хватает. Береги себя и приезжай к нам снова.
Реджина говорила медленно, тщательно подбирая слова. Свон поняла, что брюнетке стоит больших усилий сдерживаться и говорить то, что сказал бы просто друг. Это причиняло Эмме острую боль. Реджина будто перестала быть Реджиной. И это отстой. Кажется, Миллс чувствовала то же самое, потому что она быстро прижалась щекой к Генри и сказала: