И — до свидания, пока!
Крепко жму руку Вашу. Хорошо встретить старого друга, особенно когда он еще так молод, как Вы.
С. П. ДОРОВАТОВСКОМУ
Июнь 1899, Н.-Новгород.
Добрый мой Сергей Павлович!
Нет более скучного занятия, чем исправление своих грехов! И как это трудно! Сидел, сидел и — очень скверное впечатление получил от всей этой канители.
Пожалуйста — выбросьте «Чижа», — он режет ухо. Порекомендуйте корректору отнестись повнимательнее к моей мазне. А вместо «Чижа», чтобы публику не обижать, — суньте что-нибудь, если найдется: «Красоту», «Девочку» или малюсенький рассказик о проститутке, коя писала письма к воображаемому любовнику. Вообще же — поступайте по желанию и вдохновению Вашему вкупе со Владимиром Поссе.
Сей самый Владимир обещал мне выслать Мутера — о чем прошу ему напомнить. Просил я его также о «Всеобщей истории литературы» Корша, и сие — напомните при встрече.
А с «Фомой» я — сорвался с пути истинного. О-хо-хо! Придется всю эту махинищу перестроить с начала До конца, и это мне будет дорого стоить! Поторопился я и — растянул. Горе! Очень злит меня сия вещь.
«Фома», корректура, начальство прижимает, голодающие заездили — страшно устал! У нас в Нижегородской — цынга и маленький тифик. Нужно очень много денег — и нам, и в Казань, и в Сарапул, и чорт знает куда, и кому их не нужно! Собираю, посылаю, встречаю, направляю, провожаю. Получаю ужасно жалостные письма. Нет ли где денег для голодающих? Направьте несколько ко мне или пошлите в Новопоселенную Сосновку, Тетюшского уезда, Бураковской. Ей нужно всех скорее и больше. Бедная барышня едва живой поехала туда и — воротится ли?
Жму руку.
С. П. ДОРОВАТОВСКОМУ
Вторая половина июня-1899, Н.-Новгород.
Посылаю, добрейший, «Кирилку» и «Проходимца». К сожалению, сего последнего исправить невозможно так, как мне того хотелось бы. Печатайте его — каков есть, или замените «Васькой». Я, разумеется, ничего не могу иметь против включения «Васьки» в сборник, буде это возможно.
«Красавицу» — не помещайте, согласен. «Семага» у Вас? А я его искал. Да, его можно сунуть в книжку, кажется.
А как, по-Вашему, — книжка 3-я уступает первым двум? Она явится переходом к новой форме литературного бытия моего, и, как таковой, ей можно быть бледной и нерешительной.
«Фома»? Я его испортил. В июньской книге он отвратителен. Женщины — не удаются. Много совершенно лишнего, и я не знаю, куда девать нужное, необходимое. Я его буду зимой переписывать с начала до конца и, думаю, исправлю, поскольку это возможно. К пасхе, согласно Вашему желанию, Вы его издадите, если захочется.
Вы издадите его вместе с рассказом «Дачники», который я дам в «Жизнь» на ноябрь — декабрь. («Фома», наверное, будет кончен в августе или сентябре.) К январской книге надо дать что-нибудь фантастическое по поводу конца века. Надо посмешить публику, не правда ли? От этого она больше полюбит журнал, о ее отношении к которому я ничего не знаю. Как встречен пушкинский №? Как вообще подписка? Что говорят о «Жизни» читатели? Что порицают, что хвалят?
Все это интересно и — неизвестно мне.
Крепко жму руку.
Всего доброго!
А. П. ЧЕХОВУ
Между 28 июня и 14 июля [10 и 26 июля], Васильсурск.
Вы меня неверно поняли. Подозревать Вас в ехидстве — я не мог и не подозревал. Вас-то? Не думаю, чтоб Вы умели ехидничать, я же не умею подозревать. Льстить я тоже не умею. Я Вас, батюшка, люблю, люблю очень, горячо, любил, когда еще не знал, узнав — люблю еще больше. Мне дорого каждое Ваше слово, и Вашим отношением ко мне — горжусь, будучи уверен, что оно — лучшая мне похвала и самый ценный подарок от судьбы. Вот какие дела-то! А Вы подозреваете меня в ехидстве по Вашему адресу. Бросьте!
Я не доволен собой, потому что знаю — мог бы писать лучше. Фома все-таки ерунда. Это мне обидно.
В Кучук к Вам приеду, если осенью кончится надзор надо мной. Живу- в городе Васильсурске, Нижегор. губ. Если б Вы знали, как чудесно здесь! Большая красота — широко, свободно, дышится легко, погода стоит прохладная. Загляните на денек? Воды в Волге еще много, и проехали бы Вы прекрасно.