Жила и — ничего. Возилась с младенцем сестры жены, которому 12 дней от роду и к[ото]рый немолчно пищит целые дни. Женщина она работящая, хорошая, «о истеричка. И вдруг — оказывается, она распускает слухи, что живет не только у меня, но и со мной. Я это узнаю и произвожу маленький допрос, который меня убеждает в том, что источник сплетни действительно она. Ну, что с ней делать? Жалкая она. Жена моя, разумеется, взволновалась, мать ее — тоже. Канитель! Ладно, что еще жена у меня молодчина. Ну, а пришлось все-таки спасаемую-то выставить за дверь. Это — история из тех, что только со мной могут случаться. Очень я устал от всего этого. А тут к декабрю в «Жизнь» рассказ надо, и 2-го мне необходимо ехать в Смоленск.
Ужасно хочется повидать Вас. Я ворочусь в Нижний 8-го, к тому времени напишите, не будете ли на рождестве в Москве? Я бы приехал.
Сердечное Вам спасибо за то, что поддержали «Жизнь». Это так хорошо! Думаю я, что журнал сей выправится и будет славным. Поссе — это парень, которого можно очень любить. «Фома» скоро выйдет. Вам, наверное, редакция вышлет сейчас же по выходе. Ну, желаю Вам доброго здоровья и хорошего настроения! Славное дело затеяли Вы! Наверное, мне удастся немножко помочь Вам. Будьте же здоровы!
Если можете — пишите почаще, а то мне очень трудно жить во всей этой мрачной и мутной суете.
Крепко жму руку Вашу.
Л. В. СРЕДИНУ
9 или 10 [21 или 22] декабря 1899, Н.-Новгород.
Хотя в башке у меня черти в чушки играют, хотя у меня ревматизм отвинчивает ноги, а селезенка поет Лазаря, хотя я сегодня приехал из Смоленска, не спал три ночи кряду, — но — жив бог и жива душа моя!
Как живете? Прокляните Ярцева за то, что он не известил меня, когда был в Москве. Я же — по гроб не забуду ему этого!
Дорогой Леонид Валентинович! Ужасно захотелось написать Вам, хоть немножко. И ужасно хочется видеть Вас, чтоб приобщиться Вашей славной души. Дяденька! Сколько я за это время людей видел! Самолучших людей! И среди них нашел четыре души, все же остальные суть только футляры разных теорий, только оболочки для слов. Видел я всю литературу, всю! Видел однажды, как 64 литератора ели суп. О, никогда не смотрите, как литераторы едят суп! Ибо сие столь же противно, как противно было бы смотреть на старую раскрашенную бабу, коя стала б раздеваться пред Вами догола.
Очень я отравился впечатлениями. И нездоров. В горло мне чорт перцу насыпал, вследствие чего я скриплю и кашляю, как старые дрожки. Получили Вы мою книжку? Окажите мне что-нибудь о «Читателе». Скоро выйдет «Фома». Пришлю. Проезжая через Москву — Ник[олая] Иван[овича] не видел. Видел Филитиса, хотел видеть M. H. Ер[молову], но меня не приняли У нее, ибо я был 6-го — день, когда все адвокаты, рекомые Николаями, бывают именинники. Послал ей мои книжки и почему-то думаю, что она не получила их. Пишете Вы ей? Поклонитесь от меня, спросите о книгах. Чехова увидите — тоже поклон. Деньги ему на санаторию собираю. Как бы я увидал всех вас! Но сие — невозможно. Ибо должен я разным местам и лицам до 4000 р. и сию сумму должен отработать. Недавно, глубоко подумав над Деяниями моими, пришел я ко крепкому убеждению, что я — не литератор, а просто — неоплатный должник. Я занял у жизни огромную сумму впечатлений, а у людей кучу денег. Излагая впечатления на бумаге, я продаю оные и плачу людям деньги, оставляя жизнь моим кредитором навсегда! Навсегда! Проценты — растут… Уф! Будьте великодушны — обругайте меня. Напишите мне несколько теплых слов. Я все-таки думаю, что за зиму измотаюсь до необходимости ехать к Вам. И тогда — приеду с разрешения жены и даже с ней, сыном, тещей, с живым младенцем мертвой матеря — со всей семьей моей — в трех вагонах сразу.