Читая Цвейга, я и у него как будто нахожу это новое отношение к женщине, я бы сказал, новую к ней любовь, — любовь, лишенную малейшего оттенка покровительства, скорее готовую молить о помощи.
Человечество утомилось и потеряло свою власть над жизнью, им же самим созданной. Все, что происходит сейчас в Китае, — достаточно красноречиво свидетельствует об этой усталости Европы. И невольно вспоминаешь об активной роли, которую теперь играет женщина у восточных народов. Это особенно резко бросается в глаза у нас в России, среди женщин-мусульманок Поволжья, Кавказа, Малой Азии. Дело тут не только в том, что они сбросили паранджу, что они ведут упорную борьбу против многоженства, гаремов, а в их стремлении расширять свои знания, учиться, завоевать духовную независимость от ислама, шариата.
Какая мрачная эпоха, но — какая интересная! Как бы мне хотелось, чтобы Вы прочли некоторые книги молодых русских писателей! Новая русская литература необычайно меня волнует.
Примите, дорогой друг, мои лучшие пожелания.
ВОСПИТАННИКАМ КОЛОНИИ им. ГОРЬКОГО В КУРЯЖЕ
29 марта 1927, Сорренто.
Дорогие мои ребята!
Рад был получить ваши письма и, конечно, очень обрадован вашими успехами.
Вам хочется, чтоб я приехал в колонию. Я был бы счастлив побеседовать с вами, посмотреть, как вы живете, но, кажется, я уже писал вам, что мною начата большая работа и что прервать ее — не могу я. Я знаю, что если бы я сейчас вот поехал в СССР, так уж сюда не вернусь, а в СССР работать не буду и начну бродить и ездить из края в край — из Москвы в Астрахань, с Кавказа в Сибирь — для того, чтобы видеть своими глазами, как выросла наша страна, и видеть побольше таких людей, как вы.
Почему именно таких, как вы? Потому, что я очень ценю людей, которым судьба с малых лет нащелкала и по лбу и по затылку.
Вот недавно двое из таких написали и напечатали удивительно интересную книгу, — вероятно, А. С. Макаренко познакомит вас с нею. Авторы — молодые ребята, одному 17, другому, кажется, 19 лет, а книгу они сделали талантливо, гораздо лучше, чем пишут многие из писателей зрелого возраста.
Для меня эта книга — праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей.
Хотелось бы мне, милые товарищи, чтоб и вы поверили друг в друга, поверили в то, что каждый из вас скрывает в себе множество ценнейших возможностей, не-проснувшихся талантов, оригинальных мыслей, что каждый из вас — великая ценность.
Это — самая великая вера, только она и должна быть. Всегда лучше ждать друг от друга хорошего, чем-плохого, а ожидая от людей плохого, — мы их портим. Люди потому и плохи, что плохо смотрят друг на друга.
Рад я, что вы организуете оркестр и что у вас хорошо идет театр. И работа хорошо идет.
Всякая работа — тоже игра, если любить работу.
Ну, будьте здоровы, товарищи, желаю вам всего доброго и бодрости духа.
Крепко жму 350 ваших лап.
29. III. 27.
Сорренто.
М. И. ОСИПОВОЙ-БОРИСОВОЙ
1 апреля 1927, Сорренто.
М. Борисовой.
Сердечно благодарю Вас за Ваше милое, очень тронувшее меня письмо.
Это большое счастье, вот такое единение с читателем, какое выражено Вами.
Посылаю Вам «Дело Артамоновых», желаю доброго здоровья, бодрости духа.
1. IV. 27
Sorrento.
Н. Н. НАРВЕКОВУ
13 апреля 1927, Сорренто.
Я думаю, что Вы сами, Н. Н., чувствуете: стихи и проза Ваши «несовершенны», а проще говоря — плоховаты. Свое лицо, свою душу Вы еще не умеете выразить своими словами и пишете почти так, как у нас пишут сейчас сотни селькоров. Но я вставил словечко — почти. Это потому, что — мне кажется—дарование литературное у Вас есть и лицо свое тоже есть, нет у Вас слов. Но этим недостатком страдают весьма многие из писателей признанных, печатаемых в журналах.