Я иду к тебе.
Но я заблудился.
Слон
Белка пару раз перечитала письмо, глубоко задумалась, а потом написала:
Слон!
Где ты заблудился?
Белка
«Странный вопрос», — засомневалась она. Но поскольку ничего лучше придумать не смогла, то письмо все-таки отправила.
Вскоре пришел ответ:
Белка!
В дереве.
Слон
Прочитав письмо, белка выглянула в окошко и увидела слона, который, пошатываясь, стоял на верхушке дуба. Она быстро написала:
Слон!
Подожди. Я бегу.
Белка
Но письмо застало слона ровно на середине дуба, и он прочел его прямо перед тем, как со страшным грохотом свалиться на землю.
Чуть позже он открыл глаза и пересчитал хоботом шишки у себя на голове.
— Одна, восемь, сто, — считал слон. Он сильно стукнулся, когда упал, и считать получалось не очень.
Белка склонилась над ним.
— Я шел к тебе, — прошептал слон.
— Да-да, — сказала белка и села на траву рядом с ним.
— Я хотел… — простонал слон. — Ты со мной потанцуешь? Белка молчала.
— Ты не хочешь? — спросил слон и уткнулся лицом в землю.
— Хочу, — проговорила белка. — Конечно, хочу.
И очень осторожно помогла слону подняться.
Они взяли друг друга за талии и начали танцевать.
Они больше раскачивались, чем танцевали, потому что слон не мог даже поднять ноги. Но он все равно был ужасно счастлив и время от времени радостно выкрикивал:
— Эх!
Белка сидела за столом и собиралась написать письмо.
Но она не могла решить — кому.
Дорогой
— написала она. Потом глубоко задумалась и отложила ручку. Поднялся легкий ветерок. Окно было открыто, и чистый белый листок нетерпеливо шуршал. «Сейчас, сейчас, письмо, — забеспокоилась белка. — Я тебе кого-нибудь придумаю».
Она нахмурила брови и задалась вопросом: «А можно ли написать письмо письму?»
Мысль была странная. Это было, как если бы ее стукнули по плечу, пока она спала, и сказали бы: «Белка… не спи…»
Мысли трещали и спотыкались друг об друга.
«Вот муравей считает, — подумала она, — что письмо можно написать кому угодно, даже дождю, или жаре, или ночи».
Она снова взяла ручку и написала:
Дорогое письмо!
Я — белка. Но об этом ты, конечно, знаешь.
Это очень странно — писать тебе, ведь ты становишься все больше, пока я пишу. А если я начну сначала, ты опять станешь маленьким.
То есть я не знаю точно, какое ты. А кстати, что такое «точно»?
Белка перестала писать. «Очень странное письмо, — призадумалась она и закрыла глаза. — И как мне его посылать? И как письмо будет само себя читать? Сложенным? Или оно сначала развернется? А ответ? Может письмо написать ответ?»
В голове у нее трещало все сильнее. Как будто кто-то таскал туда-сюда тяжелые ящики.
Ветер стал сильнее, и вдруг письмо взлетело в воздух, немножко покружилось и взорвалось.
Взрыв был не очень громким, но белка чуть не упала вместе со стулом.
Повсюду летали сотни бумажных обрывков и падали белке на плечи, на спину, на стол и на пол. Они были везде и были такими маленькими, что на каждом из них с трудом умещалась даже одна буква.
Белка кивнула и подумала: «Это из-за меня».
«Может, оно рассердилось? — заподозрила белка. — Или взорвалось от радости, что кто-то ему наконец-то написал?»
Она встала и стала ходить туда-сюда по комнате, осторожно перешагивая через бумажки.
— Привет, письмо! — произнесла она тихонько. Бумажные обрывки зашелестели и передвинулись.
Белке даже показалось, что они все вместе ответили ей: «Привет, белка!»
— Так не бывает, — сказала она сама себе. — Есть такие вещи, которых не бывает.
В этом она была точно уверена.
Дорогая белка! У тебя на дне рождения наверняка будет большой торт.
Можно мне один-единственный раз съесть его целиком?
Желательно, чтобы это был медовый торт.
Все остальные могут смотреть.
Я съем его так красиво и жадно, как они еще ни разу не видели.
Всем можно будет кричать и аплодировать, это я обещаю.
После этого праздник может продолжаться как обычно (поздравления, открывание подарков, танцы, прощания, слова о том, как было весело, и вопросы, кого будет следующий день рождения).