Призвавший Вас в служение, сопряженное с особенными трудностями, не оставит Вас без благодатных указаний для исхода из затруднений. Но если и мою мысль о исповеди священников, удаленных от других, знать желаете, — представляю ее на Ваш суд. Исповедь через письмо не признаю удобною. Письмо может впасть в чужие руки. Опасение сего даст причину открывать состояние совести неясно, и следственно, не вполне искренно, чрез что и совесть может остаться неудовлетворенною. А впадение письма в посторонние руки может иногда произвести гласность, ушам неприятную, и соблазн.
Что же делать священнику, не имеющему в близости духовного отца?
В каждый пост пусть готовится к исповеди, как должно, и наконец, приступая к священнослужению, пусть совершит сам над собою чин исповеди, применяя к себе молитвы, и последнее разрешение может произнести так: «Господи Боже наш Иисусе Христе, благодатью и щедротами Твоего человеколюбия, прости ми вся согрешения моя, и понеже не имам ныне служителя Твоего, приемлющего мое покаяние, невидимая благодать Твоя да разрешит мя от всех грехов моих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». Это — по нужде. Как же скоро может он иметь вблизи духовника, то должен воспользоваться удобностью и исповедоваться у него, хотя бы это было не с постом и без предварительного приготовления, по неимению времени.
Так я думаю, а решите Вы, по данной Вам власти в Вашей области.
Чтобы избавиться от оскорбления кресту, Вы желаете, чтобы крест употребляем был только семиконечный, а четвероконечный оставался бы простою Фигурою. Это невозможно. Сказать православным: четвероконечный крест — не крест, значило бы преподавать раскольническое учение. На облачениях, от глубокой древности, постоянно крест четвероконечный. На древнейших иконах в руках мучеников кресты четвероконечные, а иногда шестиконечные, а семиконечные являются уже не в древние времена. Если поперт четвероконечный крест, следовало требовать, чтобы его не попирали под ноги, и можно представить Св. Синоду о запрещении.
Умедлив писать, не знаю теперь, где найдет Вас сие письмо, и если могу узнать, укажу ему прямой путь.
Прошу молитв Ваших. Я, может быть, доживу еще до Вашего письма.
Вашего Высокопреосвященства покорный слуга
Филарет, Митрополит Московский.
Письмо 371
Ваше Превосходительство![170]
Желательно, чтобы это письмо мое нашло Вас в Москве. А я пишу его из Якутска, куда я прибыл 3 сентября из Николаевска через Аян, и где я намерен пробыть до лета. А потом опять поеду в свой Благовещенск, который я оставил 22 июня, встретив и проводив нашего Генерал-губернатора.
На вопрос: что я делаю и что сделал в минувшее лето? Ничего особенного, кроме обычных епархиальных дел, частью крайне неприятных. Цель же путешествия моего в Якутск была та, чтобы привести все, что можно и нужно, в порядок и потом представить Св. Синоду Якутскую архиерейскую кафедру сделать самостоятельною, епархиальною, что совершенно необходимо, и главное потому, что Якутская область, имеющая до 250 т. православных жителей, не считая чукчей, имеет собственный свой язык, свои обычаи, свои обстоятельства, нисколько не похожие на соседние, а пространством своим превосходит все сибирские епархии… Помогите, Ваше Превосходительство, мне в этом деле, которое мне хочется сделать, пока я еще жив и служу.
Здоровье мое, слава и благодарение Господу, гораздо лучше, чем бы следовало и можно ожидать, и это я приписываю молитвам молящихся обо мне.
Я к Вам с просьбою и не знаю, как назвать ее — странною или неуместною, или… но предоставляю Вам придать ей эпитет. Дело вот в чем.
На днях получил я циркулярный, так называемый секретный (говорят, что прежде, нежели разошлются такие указы, раскольники знают уже их), указ с прописанием в нем совращения в раскол православных пропагандистами раскольниками и преимущественно чтением книг о расколе, вновь напечатанными какими-то благодетелями и, главное, пропущенными благодеющею цензурою. Определение Св. Синода обычное. Следовательно и последствия оного будут обычные, т. е. все останется по-старому…