Потрудитесь сказать от меня поклон всем моим знакомым в Якутске. Я никого не забыл и не забуду, но писать ко всем не могу.
Затем прощайте! Господь с Вами и со всеми, Вам подчиненными и врученными.
Ваш вседоброжелательный слуга
Иннокентий, А. Камчатский
Октября 6 дня.
1865 г.
Благовещенск
384. Графу Димитрию Андреевичу Толстому. 18 октября
Конфиденциально
Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь[3]!
В 1863 году от 18 февраля, за № 1123, я имел честь представлять Св. Синоду о выдача пособия и о положении пенсии миссионеру, протоиерею Нецветову, по болезни уволенному за штата; и в том же году от 20 апреля, за 1127, я донес Св. Синоду, что протоиерей Нецветов почти совсем лишился зрения, а ныне я получил достоверное сведение, что он скончался, не будучи утешен, как я сказал, последним вниманием Св. Синода и, разумеется, не уплативши состоявшая на нем долга в общий капитал Американских церквей.
Конечно, покойный теперь не требует и не имеет никакой нужды ни в пенсии, ни в пособиях, и общий капитал церквей не обеднеет от неуплаты им долга, но он был у нас один из ревностнейших и деятельнейших миссионеров, который более всех потрудился и более всех принес пользы Церкви и самому краю, где он подвизался, и при всем том он ни пенсии, ни единовременного пособия от казны не получал, пропитываясь последнее время подаянием из попечительства о бедных духовного звания.
Такой пример, слишком резко бросающийся в глаза собратиям его по должности, более или менее, но не может не охлаждать ревности и усердия их; и, кроме того, нельзя отрицать, чтобы это не могло быть поводом к неблагоприятным для высшего начальства толкам….
Это мое последнее слово о покойном достоуважаемом нашем миссионере, каких у нас и в целой России очень мало, и которое имею честь представить Вашему Сиятельству на Ваше благорассуждение.
С совершенным почтением и таковою же преданностью честь имею быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою
Иннокентий, Архиепископ Камчатский
Октября 18 дня
1865 г.
Благовещенск
385. Димитрию Васильевичу Хитрову. 20 октября
Возлюбленный мой о Господе Отец Протоиерей Димитрий!
По причин распутицы нет почты из Иркутска, а завтра должна отходить отсюда. Значит, не на что Вам отвечать, а писать есть кое о чем.
В восполнение наших скудных средств к содержанию училищ, я, имея возможность располагать остающимися прогонными, велел консистории вытребовать прогоны и на учителя Суханова, яко имущего поступить в епархиальное ведомство и уже исправляющего должность дьячка при Градо-Благовещенской Николаевской церкви; а выданные ему из семинарских грошей-возвратить к своему источнику; но только не все, а с вычетом 15 р. 33¾ коп., т. е. половины кормовых денег, которых ему выдано по 30 к. на сутки, а мы выдаем только по 15 к., и потому, вместо 207 р. 99 ½ коп., Вы получите только 192 р. 65 ¾ к.
Эти деньги, конечно, к Вам не перешлются, а выдадутся о. Александру в число следующих от Вас на Благовещенское училище.
Кроме того, будет еще передано от меня о. Александру 68 р. 60 коп., полученных с учителя Суханова в уплату долга, состоящего за ним и следующего о. инспектору, которому и потрудитесь передать означенную сумму из следующих к пересылке в Благовещенское училище, и притом сказать ему, что более того почти нет надежды получить с его должника, тем более, что он собирается жениться; кажется, придется ему махнуть рукой.
Немало придется Вам выдавать денег из следующих сюда в училище, — вот здесь 261 р. 26 ¼ коп., да ныне переводится из консистории около 400 р., впрочем, Сухановские деньги Вы напишите прежде на приход. Нет ли еще каких-нибудь денег, следующих от нас к Вам в Якутск, можете и их выдать, но не иначе, как только казенные, а частных сумм мы не принимаем.
У нас на днях состряпала изрядная и не шуточная история. Всей я Вам не стану передавать, а скажу, что хорошо помню из рассказов.
В один из не совсем прекрасных дней является в нашу полицию мужичок, молокан (сосед мой), и говорит: «Царь Царей требует тройку лошадей». Скачала, разумеется, почли его за сумасшедшего — А где же этот царь царей? — «В молоканской деревне.» Послали тройку и двух-трех чиновных. Сии, приехав в деревню молоканскую, отстоящую от моего дома в 6 верстах, требуют к себе царя царей. Он, разумеется, не пошел, не нарушая своего величия; нечего делать, чиновные по шли к нему в дом, и лишь только один из них стал входит в дом (а это был Степан Петрович Родионов, из наших духовных), как царь царей с бранью влепил ему пощечину, а потом и другую, в избе почти все молокане старики стояли в неизреченном благоговении к царю царей. Когда им сказали, чтобы они взяли сумасшедшего и связали, те единогласно отвечали: «Мы не смеем: это дух святый», — который, разумеется, теперь сидит в полиции, и по этому деду производится строжайшее следствие. Конечно, узнаете, чем это кончится. — Да вот еще что: этот царь царей и дух святый пророчествует, что 26 октября, сиречь в Ваши именины, будет преставление света, — хорошо, что срок назначил и недалекий. Этим можно срамить и обличать в заблуждении молокан и утверждать в вере православных наших.
3
Димитрию Андреевичу Толстому. (Дело Канцелярии Обер-прокурора Св. Синода, № 287, по архиву № 276)