– Папа, – сказал Вовка впервые прочувствовав это слово. Оно казалось таким странным, будто он его никогда не произносил, хотя называл «того мужика» этим словом.
И бросился на плечи. Отец врал про насморк. Вовка знал, что отец врал. Но еще он знал, что отец никогда его не обманет, других – может быть, его никогда. Объяснять это маме или другим не имело смысла, они не знали и не верили. Вовка знал и верил.
А еще он знал, что больше всего на свете хотел иметь именно этого отца с паутинкой на лице. То, что Вовкин папа сидит в тюрьме и просидит возможно еще долго, что это стыдно и странно иметь отца-тюремщика или отца-вора, как говорили мама и дядя начальник, Вовка не думал. Это были детали. У каждого свои детали. У его Вовкиного отца вот такие детали. Что поделать. Вовка все равно сделать ничего не мог.
– Я обязательно выйду и мы с тобой в нормальном месте посидим и мороженое поедим, – сказал отец. – Хорошо?
– Хорошо, – согласился Вовка. Отец поблагодарил Вовкину мать за приезд и ушел.
Вовка потрогал письма на груди и почувствовал, как под ними росток окреп и дал первый цветок.
– Ты этого хотел? – спросила мать с поджатыми губами.
– Да, – просто ответил Вовка, и подумал, что когда-нибудь, но не сейчас, он верно простит ее.
Часть 2.
Прошло тридцать лет и Вовка вырос в настоящего Владимира Александровича Рогова, который выбрался из провинции, вырвался из болота в столицу и покорил эту столицу. Покорил как мог, конечно. Например, обзавелся семьей, разжился жилплощадью и офисом в центре, дачей загородом, друзьями-товарищами, которые частенько заезжали на дачу со своими семьями. Но самое главное, семьей. Викой красавицей, подарившей ему богатырчика Антона и принцессу Лизу. Вовка был счастливым человеком, и регулярно делился своим счастьем с матерью и сестрой, оставшимися в провинции, но поживавшими хорошо, хотя взаимопонимания с ними Вовка так и не достиг, или не хотел достигать. Как только вылупился, решил тут же уехать, учиться в Москву, сам нашел техникум, общежитие, сам нашел подработку. Лишь бы не жить с ними. Ездил к ним исключительно один раз в год, на день рождения мамы. Все остальное внимание посылал деньгами и подарками.
Отец Вовки несколько раз выходил из тюрьмы, но как и говорил начальник того заведения, ненадолго. Но все же отец исполнил свое обещанье, несколько раз они в самом деле, кушали мороженое в кафе. Но ближе к зиме отец регулярно по тому или иному случаю попадал в тюрьму. Главное, по началу Вовка не понимал эти случаи, но потом, когда окреп и умом, и телом, понял, что в тюрьме отныне и навсегда сосредоточилась жизнь отца: там есть тепло, кровать, какая-никакая бесплатная еда, друзья, товарищи и даже статус. Но образ отца не померк в глазах сына, он все так же ярко светился. Ведь и Вовкино чутье, что кого-кого, а его родного сына вранье и обман не коснутся – тоже сбылось. Отец не просил денег, или попросил их дважды за все время, на какую-то мелочь. Зато Вовка, когда разбогател и вошел в лучшую свою пору, помогал ему. Сначала бездумно дарил деньги, перечисляя почтой. Потом открыл отцу банковскую карту. Но когда совсем уразумел ситуацию, нашел ответственных и отзывчивых соседей, которым перечислял деньги и которым строго на строго велел выдавать отцу небольшие конкретные суммы или просил покупать натурпродуктом. Отец пил. Много читал, ходил по корешам и пил. Пытался как-то работать, но здоровье было уже не то. В тюрьме здоровье поправлялось, там пить не разрешали.
В общем, сердце Вовкино болело за отца, но ситуация более менее находилась под контролем. Мать и другие не знали о помощи отцу или о контактах с ним, хотя скорее всего догадывались, но Вовке это было все равно. Он был взрослый, что б просить разрешение на те или иные поступки. И та невидимая граница, которую он очертил между собой и матерью в роковой тот день, когда нашел письма отца в ее нижнем белье с годами разрослась до невероятной пропасти. Видно было по маминым глазам, что она испытывает вину за содеянное, казавшееся ей правильным, но сыгравшим такую трагичную роль в разъединении с сыном. Поделать она ничего не могла, пропасть пусть и была невидимой, но невероятно ощутимой, громадной, ледяной. Так и оставили как есть. Общались, но будто хорошие знакомые, а не родные.
Так Вовка жил-поживал, что называется горя не знал, все при деле, заняты, сыты, довольны, он сам при хорошем деле, продавал недвижимость в столице. Столько ее напродавал, что знал город да и окрестности вдоль и поперек. Стал чувствовать себя коренным аборигеном. И все бы ничего, но в этом бизнесе, где водились не плохие деньги, еще водились мошенники.