VI.Другой вариант затянувшегося во времени подобного пароксизма был совсем иным: рёв, искры, но я не лечу, а лежу на столе, ногами почему-то всегда на восток, хотя помещение, в коем лежу, не имеет ни окон, ни дверей; стены его, очень тёмные и высокие, видятся сквозь упомянутый искристый фон. Это помещение, эта камера очень скупо освещена какой-то лампадкой или коптилкой; я не могу, как ни силюсь, сделать ни единого движения, будто покойник; иной раз удается что-то в себе сдвинуть, но я не просыпаюсь, а медленно подымаюсь вверх, будучи в такой же горизонтальной позе, в сопровождении всё того же ужасного искристого хриплого гудения. Все эти состояния не очень походили на обычные сны и сильно меня тревожили своим неожиданным появлением, устрашающей атрибутикой и невыразимой ужасностью; тайна их возникновения так и оставалась мною неразгаданной.
VII.Третья загадка природы была такой — это когда я начал заниматься, в этом же доме по улице Революции, 69, астрономией, о чём в нужном месте напишу подробней; так вот некоторые из далёких, порядка сотен километров, яркие метеоры, называемые болидами, в мгновения своего полёта издавали то некий вой, то треск, чего не могло происходить по той простой причине, что звук в атмосфере нашей летит со скоростью 330 метров в секунду, и болид, летевший за сотню километров от меня, мог бы быть мною услышанным не ранее чем спустя добрых пять минут. При описании таких увиденных и услышанных мною болидов я, который регулярно отсылал свои наблюдения астрономам, укрыл от них сведения о сказанном аномальном звучании. И плохо сделал, так как много десятилетий спустя прочитал о подобных же, одновременных с полётом метеорного тела, звуках, услышанных и случайными людьми, и профессиональными астрономами; мне пришлось срочно вспоминать свои «звуковые» исилькульские болиды, печатать в газетах и журналах об этом феномене, дабы собрать побольше свидетельств очевидцев. Это была сложнейшая и трудная работа, но чрезвычайно интересная; в результате её я накопил множество обработанных и тщательно проверенных сведений, кои вошли в мой первый капитальный труд такого рода, названный мною «Электрофонные болиды Сибири, Урала и Дальнего Востока», опубликованный благодаря содействию бескорыстной и скромной труженицы астрономической науки Председательницы комиссии по метеоритам и метеорной пыли Сиб. отделения Академии Наук России Галины Михайловны Ивановой в книге «Метеоритные исследования в Сибири», Новосибирск, 1984; в сказанном труде моём подробнейше описаны и во многих случаях изображены 54 таких уникальнейших объекта с аномально синхронными, а иной раз и с «упреждающими» звуками, чего по законам логики не должно и быть, ибо следствие как бы опережало само событие. Эта работа моя послужила началом ещё большего цикла исследований такого рода феноменов, куда, как водится в таких случаях, подключились и видные столичные астрофизики, и в одном из таких капитальных совместных трудов я, который имел наибольший экспериментальный и наблюдательский опыт, но не имел учёной степени, посмел дать собственное теоретическое обоснование феномену, чем поверг одного своего московского маститого коллегу-астронома в превеликое бешеное возмущение, и, поскольку он был не только матёрым конформистом, но и опытным интриганом, то не обошлось без большого скандала, о коих свинствах будет подробно сказано в следующем томе; ну а злосчастный труд ты сможешь найти в книге «Актуальные вопросы метеоритики в Сибири», изд. Сиб. отд. «Наука», 1988, стр. 158–204, авторы В. А. Бронштэн, В. С. Гребенников, Д. Д. Рабунский, и в сём капитальном нашем труде «Каталог электрофонных болидов» (глобальный — 343 феномена) я и дал своё, квантово-механическое, объяснение чуда, в восьми строчках, вызвавших всплеск величайшей «научной» злости. Но я, впрочем, с этими феноменами шибко забежал вперед, а это значит, что на сём письмо следует заканчивать, что тут же и делаю — твой любимый дедушка.
P. S.Постскриптум, написанный через месяц после этого вот письма. Только что я прочёл, несмотря на обычную для меня сверхзанятость, неизвестную мне ранее книгу Роберта Монро «Путешествия вне тела», написанную им в 60-е годы, а переизданную на русском языке новосибирской «Наукой» сейчас, в 1993 году. Так вот точно такие же искристые грохоты, которые я испытал, засыпая, в Исилькуле в сороковые годы, и которые описал чуть выше в этом письме, испытывал и сказанный Монро, но не прерывал их, а исследовал и во времени, и в пространстве. Грохоты эти он назвал вибрациями, которые у него якобы предшествовали покиданию им своей спящей телесной оболочки; всё это он назвал внетелесным опытом, сокращенно ВТО. Он якобы путешествовал, посредством ВТО, по ближним и дальним местам, навещал знакомых и незнакомых, живых и умерших, и для доказательства реальности этих ВТО-путешествий ущипнул некую, далеко живущую, даму за бок, а потом, по её приезду, на месте издалека увидел синяк; кроме путешествий на «тот свет» или через таковой описанным ВТО-манером сказанный автор проторил дорогу ещё и на следующий, «третий» свет; к сожалению, эта, в общем-то увлекательная книга завершается довольно неуклюжими мистическими теоретизированиями и домыслами, что изрядно портит протокольно-точные описания опытов этого удивительного экспериментатора, оказавшегося намного более смелым, чем я, и не отступившим перед Неведомым. Разница же между первоначальными моими и его ощущениями была очень невелика: частота его вибраций — 27 герц и выше, моих — герц 15–17 и выше; ощущение потери веса — такое же, пучки огненных искр — те же; начало дальнейших эволюции — сходное, ну а дальше сравнивать нечего, ибо со страху я прерывал эти невольные опыты. Пару-другую раз, на днях, я пытался ввести себя в «вибрацию»; предощущение появлялось точно то же, как и тогда, но и только; в других же случаях я забывал об опыте и засыпал, тем более что находился под действием лекарств, без коих, как ты знаешь, я заснуть не могу, ибо артериальное давление лезет до угрожающих цифр и сквернейшего состояния. Приходится только пожалеть, что тогда, в молодости, я не продолжил и не развил эти опыты; впрочем, жалеть, может, и не стоит, ибо не исключаю, что от сих экспериментов очень даже можно было свихнуться. А от комментирования сказанной книги я воздержусь, ибо просто на слово я никогда никому не верил, как бы убедительно то не было рассказано и каким бы авторитетным автор не был. Единственно, что могу сказать, что мир был, есть и будет для пытливых людских существ загадочным, и очень даже возможно, что познать все до одной его тайны учёным так никогда не удастся. И это, наверное, очень даже хорошо, ибо, если всё сущее будет познано, это означит конец всех наук, а стало быть конец любому прогрессу, и такому сверхцивилизованному (и, как следствие, сверхобеспеченному) человечеству не останется ничего иного, как предаваться некоторое время низменным скотским утехам вплоть до взаимной резни, а потом и вовсе выродиться и исчезнуть. Поэтому лучше всего будет, если Мироздание станет раскрывать человечеству свои многочисленные тайны изредка и очень даже понемногу, в течение всего периода существования людей на планете. Долгим же будет тот период иль нет — будет зависеть (и во многом уже зависит сейчас) от самих людей, от их культурного и научного багажа, уровня, морали: сумеете ли вы, двуногие, сохранить вашу маленькую хрупкую планетку в пригодном для жизни состоянии, или же погубите её — на погибель не только вашу, но и мириадов других тварей, ни в чём не повинных? Но это тема совсем уж другого разговора, а не здесь, в и так уже не в меру раздувшемся постскриптуме к вышенаписанному моему письму о некоторых малоизученных явлениях, с коими мне когда-то пришлось иметь дело, и о коих я в этой книге, ближе к концу, расскажу ещё немного.
Письмо пятьдесят второе:
МАСТЕРСКАЯ
I.В школе я был отличником по девятый класс включительно, а в десятом малость съехал: хотя и умудрялся выполнять домашние задания на других уроках, незаметно, но надо было сделать разные свои собственные интереснейшие дела, вплоть до научных, и пообщаться с друзьями, и помочь отцу в мастерской, ибо таковая мастерская стала единственным средством наших заработков, необходимых для того, чтобы свести концы с концами в это трудное и тревожное военное время. Враг уже подступал к Волге, позакрывались, или были разрушены, или захвачены, многие заводы, и в таком глубоком тылу, коим являлась Омская область, стало остро не хватать многих нужных предметов быта и хозяйства, а также запасных к ним частей, так что, помимо той, мизерной зарплаты, что получал отец в артели «Победа», коей не хватило бы и на день жизни, ему пришлось зарабатывать всем нам на пропитание; спасибо начальству, что квартира-мастерская эта была бесплатной, принадлежащей артели, равно как и топливо — дрова для растопки печи и уголь, каковой привозили для механической мастерской в достаточном количестве. Поскольку отец управлялся с наладкой и ремонтом артельного оборудования быстро и высококачественно, и у него оставалось премного свободного времени, начальство, видевшее скудость нашего существования, смотрело сквозь пальцы на его слесарные и иные приработки; в заказчиках недостатка не было, ибо об этом мастере на все руки быстро узнали жители Исилькуля и ближних селений. Разумеется, во всех этих отцовских делах я был первым его помощником, и вдобавок к тем ремёслам, что научился у него в Симферополе, я освоил множество слесарных, токарных, жестяных, паяльных и многих других дел, без коих в те тяжкие годы нашей семье было бы просто не прожить. Сказанные работы, разумеется, отнимали немало времени, коего на школьные уроки оставалось теперь куда меньше, и в десятом классе я по успеваемости наконец-то съехал по нескольким предметам, в особенности по алгебре и тригонометрии (в целом я был более восприимчив к естественным и гуманитарным наукам), и ещё по истории, каковую я искренно недолюбливал за её слишком уж политическое освещение событий и за совершеннейшую свою неспособность запоминать века, годы и даты даже самых важных событий, номера бесчисленных Людовиков, Карлов, Александров, Николаев и прочих давних властителей, совсем мне неинтересных в то время, когда мою великую страну во всю её ширь от северных до южных морей, неимоверно быстро захватывал страшный, беспощадный, вооружённый до зубов враг — гитлеровское воинство. Но о школьных делах как-нибудь потом, вернёмся в отцовскую мастерскую. Двигателя, как в Симферополе, у нас, разумеется, тут не было, и наш добрый старый токарный станок, головку коего отец привёз в одном из тяжеленных ящиков, был приводим во вращение ножной педалью через ременной шкив от большого деревянного маховика, к краю которого для весу и инерции отец прочно привязал проволокой полдюжины тяжёлых кирпичей. Переключив скорость вращения патрона с обрабатываемой деталью на самую малую, но раскрутив маховик с приводом до весьма огромной скорости, отец умудрялся обтачивать на этом станочке круглые стальные деталищи диаметром до двухсот миллиметров. От резца вилась пружинистая жёсткая стружка, становясь от трения и жара то жёлтой, то красной, то синей, вверх поднимался дым, и жар этот, дабы от него не размягчался резец, отец смягчал машинным маслом, отчего комната густо наполнялась сизым жирным угаром, сквозь каковой дальние предметы были различимы с трудом. Я, который уже в совершенстве овладел работой на этом станке, тоже точил и сверлил на нём разные нужные вещи.