С литературой дела обстоят еще хуже. Тиражи «толстых» журналов упали. А какие книги лежат нераспроданными! На многочисленных лотках в метро и подземных переходах томики Мережковского, Ницше, Набокова, Солженицына — то, о чем недавно можно было только мечтать! А рядом с ними — «Техника секса», «Искусство любви», «Похождения космической проститутки». И надо сказать, что все это, включая откровенную макулатуру, имеет значительно больший спрос, чем всемирно известные авторы.
Конечно, резкое падение интереса к искусству и литературе можно объяснить бытовыми трудностями сегодняшней жизни. Прибавьте сюда политическую нервозность, связанную с противоборством группировок, неопределенность завтрашнего дня, существование в некоем подвешенном состоянии. Короче, не до того…
Но такое объяснение спада интереса к музам, которые отнюдь не молчат, представляется все-таки неполным и, пожалуй, даже поверхностным.
Наконец-то я прочел вышедшую у нас книгу Николая Бердяева «Самопознание». Впечатление от прочитанного — самое сильное за последние годы. Но это к слову. А к теме настоящего разговора самое прямое отношение имеет эпизод допроса философа Бердяева в двадцатом году в ГПУ в связи с делом так называемого Тактического центра. Как пишет Николай Александрович, он был единственным из многих арестованных, которого допрашивал сам Дзержинский. По такому случаю присутствовали Каменев и заместитель председателя ЧК Менжинский. Бердяев сказал Дзержинскому: «Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству мыслителя и писателя прямо высказать то, что думаю». Дзержинский ответил: «Мы этого и ждем от Вас». «Я говорил минут сорок пять, — пишет далее Бердяев, — прочел целую лекцию. Я противопоставлял коммунизму прежде всего принцип духовной свободы, для меня изначальной, абсолютной, которой нельзя уступить ни за какие блага мира. Я противопоставлял также принцип личности как высшей ценности, ее независимости от общества и государства, от внешней среды. Это значит, что я защищал дух и духовные ценности. Коммунизм, как он себя обнаружил в русской революции, отрицал свободу, отрицал личность, отрицал дух. В этом, а не в социальной системе, было демоническое зло коммунизма. Я сторонник социализма, но мой социализм персоналистический, не авторитарный, не допускающий примата общества над личностью, исходящий от духовной ценности каждого человека, потому что он свободный дух, личность, образ Божий. Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия — а он хочет быть религией, — есть образование идола коллектива».
Простите за столь долгую цитату. Я привел ее не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: то, к чему мы приходим сегодня, Бердяеву и его единомышленникам было ясно 70 лет назад. Я привел ее к тому, чтобы напомнить, что советская литература и искусство, деятели которой проповедовали в качестве основополагающего творческого метода социалистический реализм — правдивое изображение жизни в ее революционном развитии, — фактически выдавали… желаемое за действительное. На протяжении десятилетий шла унылая деградация общественной жизни, а не ее «революционное развитие». Истинные ценности были отброшены, запрещены, а ложные — объявлены истинными. И эти ложные стали воспеваться и распространяться «инженерами человеческих душ», живописцами, композиторами, режиссерами…
И вот — крах идей, крах религии коммунизма, крах его ценностей.
Люди стали прозревать. За последние два года особенно быстро. А прозрев, многие отворачиваются от обманывавшйх их всю жизнь.
Мне возразят: но ведь были и те, кто не лгал, кто не вписывался в рамки соцреализма и даже больше — всем своим творчеством отвергал этот ложный метод.
Все верно: были и такие (хотя их — считанные единицы). И читательский бум двухгодичной давности — это интерес именно к таким писателям. Зрительский бум — желание увидеть запрещенные в «застой» фильмы и спектакли. Но все эти истинные, непреходящие творения из-за своей немногочисленности — все-таки исключения, а не правило. И массовое сознание создало стереотипы: в эпоху всеобщего вранья лгали все, и творческая интеллигенция в частности. Все были мазаны одним миром лжи. Среднестатистический читатель или зритель не очень вникает в тонкости: кто там левый, кто правый, кто подвирал или что-то умалчивал, а кто лгал внаглую. Для массового сознания — все одинаково подозрительны. Это похоже на нынешнее повальное отношение к коммунистам и даже к вышедшим из партии: раз состоишь (или состоял) в этой преступной организации, значит есть все основания сомневаться в твоей нравственности. И нет доверия такому человеку, как нет сегодня у людей доверия к союзной власти. А когда эту власть представляет Борис Олейник, олицетворяющий писательскую прослойку, то его умеренность с правым уклоном просто подтверждает справедливость отвернувшихся. Притом такое отношение, опять-таки в массовом сознании, похоже, приобретает характер инерции. Да и в самом деле, не может же система, идеологическая — в первую очередь, рушиться, а литература и искусство, плоть от плоти этой идеологии, оставаться не затронутым этим крахом.