Из цикла «Руины»
Сверху давит сила, а внутри нет духа Н. В. Гоголь о России
Фраза отрезвила, словно оплеуха: сверху давит сила, а внутри нет духа.
Длилось так веками, так веками'длилось, а большевиками лишь усугубилось.
Раньше вера в Бога русский люд спасала, в жизни как подмога все-таки держала.
Но зачахла вера от полузапретов — изощренной меры идеонаветов.
А от словоблудья большевистской эры нынче в русских людях ни во что нет веры.
Веры нет — все можно, нет запретов, кроме памяти острожной, равной идиоме.
Люди в этой драме — словно в полудреме, или как в тумане, или как дурдоме.
И кряхтит Россия, как в тисках недуга: сверху давит сила, а внутри нет духа.
1984
«И ЖАЛКИЙ ЛЕПЕТ ОПРАВДАНЬЯ»
Не помню, у кого из современных прозаиков я вычитал такую мысль: исправлять случившееся — это все равно, что поудобней устраиваться на гильотине. Конечно, такое утверждение весьма относительно. Ибо иногда случившееся можно и исправить: допустим, не забил футболист гол — забьет в другой раз, или построили не то общество, что намечали,— перестроим. Но что касается писательских свершений, то тут мысль прозаика абсолютно справедлива. Правда, в народом сознании бытуют аналоги этого высказывания, как то: «что написано пером...» или «слово не воробей...». Но маячащий призрак гильотины как бы усиливает, мягко говоря, абсурдность попыток что-то исправить из написанного ранее или оправдаться за это написанное. Но, как говаривал некогда «гений всех времен и народов» в одном из анекдотов о нем, «попытка — не пытка, не так ли, Лаврентий?».
Похоже, некоторые писатели, внемля совету «вождя и учителя», пытаются задним числом объясниться с современниками, не предполагая позабавить их такими попытками.
Как и во многих некогда славных (бесславных ныне) начинаниях, тон задает здесь глава российского писательского союза Сергей Владимирович Михалков. В заметке «Восстановить доверие», опубликованной в*«Литгазете» 27 июня, он пишет: «Мне, как одному из авторов Государственного гимна СССР, горько от того, что провозглашенные в нем идеалы в какой-то степени скомпрометированы всем ходом событий. Утверждения, что наша страна — «дружбы народов надежный оплот», а Советское государство — «союз нерушимый республик свободных», должны обрести реальное наполнение. Когда я писал эти слова, то твердо верил, что это так. Сегодня мне, к сожалению, приходится убеждаться в обратном».
Итак, один из авторов гимна «твердо верил», не ЗНАЛ, а именно ВЕРИЛ. Верил, что «волей народов» Прибалтики Литва, Латвия и Эстония вошли в «великий, могучий» Союз добровольно. И вовсе необязательно было знать тогда, в 43-м году, когда писался текст
гимна, что правительства этих республик «просили» принять их в состав ССР под дулами танков Красной Армии. Да и многое еще можно было не знать тогда, ибо знания заменяла слепая вера. Помните, строки другого поэта из той же эпохи:
Мы так вам верили, товарищ Сталин,
как, может быть, не верили себе.
Вот и готово оправдание искренности написанного: «твердо верил» в то, о чем писал. Знать истину тогда было небезопасно. Поэтому, дескать, старался не знать и не ведать. А сегодня вот знаю, и, «к сожалению, приходится убеждаться в обратом». Все это было бы вполне складно, если бы не было так лицемерно. К тому же для писателя все-таки на первом месте должно стоять знание того, о чем он пишет, а не вера в правильность написанного...
Но надо ли сегодня оправдываться за ложные идеалы, воспетые ложным пониманием событий прошлого? И надо ли поудобней устраиваться на гильотине истории, отсекающей и отбрасывающей на свою свалку все эти псевдоидеалы? Пустое это и никому не интересное занятие. Но, воистину, дурной пример заразителен. И вот уже Александр Межиров и стихотворной подборке («Литгазета» за 25 июля), подборке, оставляющей, скажем так, весьма грустное впечатление, оправдывает стихотворение «Коммунисты, вперед!» бескорыстьем и жертвенностью, явно опасаясь, что сегодня эти стихи могут быть причислены к номенклатурным деяниям прошлого. Правда, поэт заявляет обратное, то есть что ему «плевать, что сейчас каждый хмырь может хмыкнуть...» Но это, пожалуй, только усиливает оправдательный мотив написанного. Посудите сами: «Бескорыстьем и жертвенностью от начала до конца в этом стихотворении проникнуто все. Потому-то оно в этой теме одно изо всех, как молитва, тогда прозвучало и явило величье свое. И на зонах его повторяла не вохра, а зеки: “Коммунисты, вперед!” И оно, как молитва, пребудет вовеки, никогда не умрет».
Откровенно говоря, я что-то не припомню подобного самовозвеличивания в нашей весело похороненной Виктором Ерофеевым советской литературе. Может быть, сравнительно недавнее присуждение Госпремии так повлияло на самосознание поэта... Сказать о собственном стихотворении, что оно «явило свое величье» и что «оно, как молитва, пребудет вовеки, никогда не умрет»... После такого можно, думается, заявить словами другого поэта, правда, не в его шутливой интонации, а вполне серьезно: «После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пэ, а я на эМ».
Но Бог с ней, с этой почти мальчишеской нескромностью даже в таком почтенном возрасте. Ведь сказал один из советских поэтов: «Скромность украшает? — К черту украшательство!» И ничего, кроме улыбки, не может вызвать заблуждение самоуверенного пиита, что «зеки на зонах» повторяли: «Коммунисты, вперед!», если, конечно, тут не имеются в виду партийные фанаты, наподобие футбольных (я могу судить об этом, так как за три года работы в магаданской газете познакомился со многими бывшими зеками и узнал их отношение к этой «теме»).
«Но неистовую высоту идеала одной из утопий я не предал и чту», — пишет Межиров. Ну и чтите, как говорится, себе на здоровье! Чтите, но не стыдите тех, кто о большевистском перевороте и его последствиях говорит правду, называя день 25 октября началом великой трагедии. Эту правду, судя по стихам, Межиров считает оскорблением нашей революции. Интересно, оскорбляет ли «великую социалистическую» Юрий Карякин, сказавший о ней: «При такой-то цели. Такой результат. За такую отсталость. Такая плата!»
Но все это — попутные соображения. Я никак не могу понять сути — для чего? Для чего объяснять, почему написались когда-то (45 лет тому назад) явно несозвучные сегодняшнему дню стихи? Оправдывать верностью утопическому идеалу в пику тем, кто, набравшись мужества и следуя зову пробудившейся совести, выходит из партии, даже если вступил в нее во время Великой Отечественной?
Во всех подобных оправданиях видится мне суетливая, болезненная озабоченность: очень хочется выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. И еще: очень хочется поучаствовать в сегодняшних спорах и событиях. Притом поучаствовать любыми способами: кто — выдавливая из себя по капле раба и во всеуслышание заявляя об этом, дабы все были свидетелями сего великого деяния, кто — напротив, заявляя, также во всеуслышание, что никакого раба выдавливать из себя не собирается, ибо за такового себя не считает, поэтому ему и так хорошо. Все это крикливо, карикатурно и в об-щем-то неблаговидно. Хотя «жалкий лепет оправданья» иным и не может быть.
«Поверх барьеров» 08.08.90
СТАНСЫ
Из цикла «Руины»
Когда откроются доносы — кто их писал и на кого, — евреи и великороссы одно откушают говно.
Когда откроются архивы, которым не дано сгореть, те, что сегодня так крикливы, не смогут нам в глаза смотреть.
А может, смогут, зная точно из повседневных мелочей масштабы линии поточной, плодящей сонмы стукачей.
Грехи, сокрытые в анналах, когда-то высветят сполна, и гнусным сборищем фискалов предстанет чуть не вся страна.
Сверхцель преступного режима — так повязать паскудством всех, чтоб он без всякого нажима всех запятнал, как свальный грех.
Вот и бессмысленны дебаты о баловнях застойных лет.
Когда вокруг все виноваты, то некому держать ответ.
Но это равенство — обманно, в нем дышит давешний обман, вещая обо всем туманно и превращая все в туман.
1990
ЗАСЕКРЕЧЕННАЯ ВСТРЕЧА