Стихов Сирина я не люблю, у него формальный талант, внешний блеск, постоянно – слишком уж здорово, постоянно – он утомительно красуется этой способностью. Поэму, конечно, читал, вспоминаю, – и не люблю! Вспоминаются (куда большие масштабом) стихи А. Белого – и все-таки не поэт, а прозаик. И примитивная, наивная поэзия Бунина – тоже «стихи прозаика», кажется, нужно давать всякому поэту написать прозу и, если не может, выдавать звание поэта. А Лермонтов стал бы великим русским прозаиком, если бы жил. На слух – стихи Пушкина – только стихи, проза Пушкина… стихи Лермонтова – не совсем стихи, а проза – гениально хороша. Ходасевич, слушая подобные рассуждения, говорил: «У Пушкина – все гениально, а то, что Лермонтов стал бы прозаиком, данных нет утверждать».
Об «Андрее Белом» Мочульского я написал уже в «Новом русском слове»93. Мочульского я очень любил, был с ним долгие годы в большой дружбе, хотя не разделял его взглядов94.
Мне очень жаль, что Вы не в Париже (особенно довоенном), т. к. чувствую в Вас и «темперамент бойца», и содержание, и духовность, и одаренность литературную. А вместо этого – у Вас все время «отрывки разговоров» в каком-нибудь мало читаемом журнале, вместо «Зеленой лампы», «Чисел» или «Последних новостей». Ах, какую можно было бы составить группу или журнал… Дело со съездом (на что я очень надеялся, главным образом в смысле встреч) что-то сейчас захромало, не уверен, что удастся, а жаль.
В материальном плане в «доме» хорошо. Иванов (который в «доме» на юге) старается перевестись к нам – не знаю, удастся ли. Поздравляю Вас с наступающим Праздником Св. Пасхи и желаю всего самого лучшего.
16
Многоуважаемый Владимир Федорович,
До сих пор еще мы, «парижане», не получили 4-го выпуска «Опытов», поэтому я лишен возможности обсудить интересную статью Г. Адамовича95. Иваск пишет, что экземпляры будут посланы, спасибо и на этом.
Хотелось бы мне прочесть в печати и Вашу поэму еще раз, чтобы проверить свое впечатление.
Судя по рецензии Аронсона96, Адамович отрекся от того, чему «поклонялся» и что сам же и придумал, т. е. от «парижской ноты», но ведь всегда и всюду у Адамовича и «нет», и «да», и «хорошо, потому что плохо», и «плохо, потому что хорошо», постоянно он переливается хамелеоном. А «парижане» с самого начала заранее приняли, что синей птицы никому не удастся поймать, заранее приняли неудачу. В сущности, ведь и Пушкин, особенно если бы он еще жил, тоже уперся бы в безысходность «делания». М. быть, в настоящем серьезном плане, т. е. в плане того, для чего посылается в мир человек, подчеркнуть искусство есть «горестный удел», и Рембо, вдруг замолкший, узнал, быть может, какую-то высшую правду. И Ходасевич тоже замолчал, хотя в его «уходе из поэзии» сыграла роль и его неуверенность в себе как в поэте, и нервная обида на Г. Иванова, «убившего» его – действительно очень злой статьей «В защиту Ходасевича»97 в «Последних новостях». Ходасевич так был расстроен, что хотел кончать жизнь самоубийством… Кажется, все, что происходит с человеком во время таких «переломов», представляет из себя смесь «низкого» с «высоким», порой в самой невероятной пропорции, поэтому так и жаль людей. Ходасевич «не верил в себя» в поэзии потому, что был умен – для громких успехов необходима «вера в себя», которой отличаются не умные люди. «Глуповатость» необходима – и в стихах – в какой-то мере, и в самом авторе. В молодом возрасте все еще кажется «замечательным», а потом начинается «комплекс Ходасевича».
93
В «Новом русском слове» была опубликована рецензия Адамовича на эту книгу: Адамович Г. Книга Мочульского об Андрее Белом // Новое русское слово. 1955. 17 апреля. № 15695. С. 8.
94
См. главу «Константин Мочульский» в кн.: Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. С. 126–129.