Вопрос. Что вы еще можете сказать в этом плане?
Сахаров. Я считаю, что 70-я статья в нашем Уголовном кодексе не соответствует международным правовым нормам.
Вопрос. Этот вопрос теперь для вас исчерпан?
Сахаров. Да, исчерпан.
Вопрос. Хорошо. Следующий вопрос: что вы думаете о процессе против Петра Якира и Виктора Красина и об их пресс-конференции?
Сахаров. О пресс-конференции я читал только в газете.[5] У меня очень неполные сведения. Но впечатление очень печальное — люди сломлены. Я, никогда в таком положении не бывавший, не считаю себя вправе их судить. Но мне все это очень грустно, очень грустно и печально. Очень многое из того, что они сказали, конечно, неправда.
В частности, Якир сказал о положении в наших психиатрических больницах, что оно вполне нормальное. На это, конечно, он не имел никаких оснований. Жена Григоренко звонила его родственникам и просила передать, что этим заявлением он убивает ее мужа и Володю Буковского, к которым можно добавить и многих других.
Вопрос. Что вы думаете, как они дошли до этого?
Сахаров. Как дошли? Это мне очень трудно сказать. Я знаю, что у Якира была очень трудная жизнь, он долго сидел в лагере. Его отношение к жизни поэтому уже отличается от отношения человека, не прошедшего через все это. Я не могу его судить. Мне просто очень жаль его, жаль его семью. Он с четырнадцатилетнего возраста сидел за своего отца в продолжение восемнадцати лет, то есть все лучшие годы, годы формирования человеческой личности он провел в совершенно нечеловеческих условиях. После этого я не могу его ни в чем обвинять. Но мне жаль его и жаль его семью, которая оказалась в совершенно ужасном положении.
Вопрос. Думаете ли вы, что этот процесс очень отрицательно отразится на движении за человеческие права в Советском Союзе?
Сахаров. Я думаю, что к движению это не имеет никакого отношения. Это просто дело этих двух людей. То, что они «покаялись», — это их личное дело…
…И никакого отношения к еврейским вопросам это дело тем более не может иметь, — это судьба целого народа. Как могут слова двух людей иметь к этому какое-то отношение?
Вопрос. Я только передаю то, что думают некоторые.
Сахаров. Я понимаю. Но вот моя точка зрения такая.
Вопрос. Что вы думаете о тех людях, которые теперь ставят свою подпись под письмами против вас, которые появляются в прессе, — которые подписывают эти письма?
Сахаров. Во-первых, что я думаю о всей кампании в целом. Она весьма характерна для духа в нашей стране, для общего настроения, общей подавленности людей, их связанности. Если кто-то считал нашу интеллигенцию свободной, то в свете такой кампании свободной ее уже считать никто не может. Это очень разоблачительная кампания для порядков в нашей стране.
Для каждого человека, который это подписывает… Людьми владеет такой же страх, как во время кампании против Пастернака, когда люди думают, что если они не подпишут, то их лишат… И так же, как во время кампании против космополитов. Это тот же страх, тот же… Это показывает, что обстановка в стране очень мало изменилась со сталинских времен, психологическая обстановка, так как фактически сейчас уже нет таких страшных лагерей на 15 миллионов человек. Масштабы репрессий гораздо меньше, но психологическая обстановка осталась. Духовный мир меняется гораздо медленнее, чем материальный, и сейчас есть угроза изменения материального мира. Лично это одни переживают, а для других это естественный акт — люди разные.
Вопрос. Есть ли что-нибудь, что бы вы хотели еще сказать вашим слушателям?
Сахаров. Нет. Спасибо, спасибо за внимание.
Бессемер. Да, мы постараемся быть внимательными. До свидания. И наилучшие пожелания вам.
Сахаров. До свидания.
6 сентября 1973 г.
ЗАЯВЛЕНИЕ А. САХАРОВА ПО ПОВОДУ НАПАДОК НА НЕГО В СОВЕТСКОЙ ПЕЧАТИ
Заявление опубликовано в западной печати, напр.: «Таймс», 10.9.1973 г. и «Нью-Йорк Таймс», 12.9.1973 г., «Шпигель», № 38, 1973 и другими газетами.
Газетная кампания по поводу моих недавних интервью использует в качестве основного аргумента обвинение в том, что я якобы выступаю против разрядки международной напряженности, чуть ли не за войну. Это бессовестная спекуляция на антивоенных чувствах народа, перенесшего величайшие страдания во второй мировой войне, потерявшего миллионы своих сыновей и дочерей. Это сознательное искажение моей позиции.