Кримски: Когда это было?
Сахаров: Это было перед самыми выборами президента США. Но я был согласен, чтобы эта публикация была и позже, изменив там несколько фраз.
Я считаю, что я в какой-то мере ответил на этот вопрос.
С одной стороны, я и действую, с другой стороны, мне трудно, и все это по-человечески должно быть понятно, но дело, по-моему, не стоит.
Кримски: Можно ли спросить, как долго может продолжаться Ваша деятельность, учитывая Ваше здоровье и психологическое настроение? Продолжаться, как она продолжается сейчас.
Сахаров: Я не знаю этого, я живу в соответствии с потребностью жизни, с тем, что требует текущая жизнь. Как долго это может продолжаться, это зависит от очень многих причин — и личных, и общественных. От помощи, которая мне оказывается, от того, как более молодые люди примут на свои плечи ответственность, лежащую на мне; с другой стороны, от того, как мне будет помогать мировое общественное мнение. Зависит, конечно, от моего здоровья, от моих семейных дел.
Когда я думаю, что я хочу для своей семьи, для себя, то я должен сказать, что я, как всякий человек, желаю для себя и для своей семьи обыкновенного человеческого будущего, обыкновенной человеческой судьбы и жизни. Но, к сожалению, то, что происходит сейчас, та жизнь, с которой мы все сталкиваемся, оставляет мало возможностей к такому развитию событий. Как все это будет развиваться дальше — это трудно прогнозировать.
Кримски: Ваше будущее. Вы получили много приглашений посетить Запад. В прошлом Ваше мнение было: без разрешения вернуться я не хочу ехать за границу. Как Вы думаете об этом сейчас и где Вы будете, может быть, через пять лет?
Сахаров: Сейчас я попробую представить себе, описать свою оценку ситуации. Я действительно получал много приглашений, в частности для чтения лекций в Принстоне. Потом, в прошлом году, я должен был поехать для получения Нобелевской премии. Я все время считал, что я могу поехать, отказаться от такой поездки было бы невежливо и, в случае Нобелевской лекции, совершенно недопустимо; но я, естественно, считал, что мне будет предоставлено и право вернуться в свою страну. Я вижу, что ситуация моя лично, ситуация моей семьи ухудшается с каждым годом, она может ухудшаться и дальше; но, учитывая опыт прошлых лет, учитывая свое положение, я думаю, что я не могу рассчитывать на поездку или на эмиграцию, как на выход лично для себя; я думаю, что я должен думать о каких-то других судьбах для себя. Во всяком случае, лично себя.
6 декабря 1976 г.
ОБРАЩЕНИЕ К МИРОВОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ
Восьмого января в вагоне московского метро произошел взрыв. ТАСС сообщило, что взрыв был небольшой силы; имеются пострадавшие, которым оказана медицинская помощь. Однако сейчас очевидно, что фактически имело место гораздо более серьезное происшествие. По распространяющимся в Москве устным сообщениям очевидцев, погибло не менее четырех человек, возможно, семь или восемь, в том числе мальчик, приехавший в Москву на каникулы; десятки людей получили серьезные ранения. Сообщается также определенная версия происшествия, которая сводится к следующему: пассажиры вагона, в котором произошел взрыв, заметили двух молодых людей (по другой версии — трех и девушку), которые вышли из вагона на станции Измайловская, оставив на сидении портфель. Через несколько минут произошел взрыв. Такая версия исключает случайность или неосторожность, а также, по моему мнению, акцию одиночки-сумасшедшего и вообще непрофессиональную акцию.
Сообщение ТАСС о взрыве было десятого января, т.е. через два дня после взрыва. И десятого же января известный …… …[7] Виктор Луи опубликовал в английской газете «Лондон ивнинг ньюз» статью, в которой, со ссылкой на неназванные советские официальные источники, высказывается предположение об ответственности за это ужасное преступление советских диссидентов. К сожалению, эта явно провокационная версия была затем повторена и некоторыми другими западными органами информации.