П. А. Осипова находилась в недалеком свойстве с Пушкиным; ее родная сестра Елизавета была замужем за Як. Ис. Ганибалом, двоюродным дядей поэта по матери.
Прасковью Александровну Осипову характеризовали у нас обычно по различным историческим данным ее родословной (она по матери была из рода Кашкиных, а дед Аристарх Кашкин был видным вельможей Екатерины II) или же отчасти по письмам к ней Пушкина. Высказывания же самой П. А. Осиновой — ее дружеские письма к поэту — при этом недостаточно принимались во внимание. Между тем они дают основание для углубления многих известных черт ее характера и раскрытия некоторых других, до сих пор недостаточно освещенных.
Из приведенных выше писем старшей дочери Осиповой — Анны Николаевны Вульф мы видели, что Прасковья Александровна была по-женски увлечена Пушкиным и даже старалась всячески отстранить от него возможных соперниц. «Она одна хочет одержать над вами победу», — с досадой пишет Пушкину Анна Николаевна, сосланная матерью в далекие Малинники.
Прасковья Александровна действительно питала к Пушкину сильное чувство. С глубокой и искренней нежностью она называет его «мой дорогой и всегда любимый Пушкин», «сын моего сердца». «Целую ваши прекрасные глаза, которые я так люблю», — пишет она ему. При этом она проявляет исключительную заботливость о нем — устраивает его земельные и хозяйственные дела, тщательно исполняет его поручения, заботится о его доходах, дает ему практические советы и указания. Недаром в одном из писем она сообщает: «Я охотно сделаюсь вашей управительницей».
Письма Пушкина — величайшая радость и гордость для нее. Она благоговейно хранит каждый листок его переписки и нисколько не преувеличивает, сообщая ему уже в 1833 г., что перечитывает его письма «с наслаждением скупца, пересчитывающего груды золота, которые копит».
Ее женская влюбленность в поэта сочеталась с неизменной материнской нежностью к нему; не без улыбки, но с невольным сочувствием к ее заботливому попечению о поэте читаешь в ее письмах сведения о банке крыжовенного варенья, которую ей никак не удается переслать из Тригорского в Петербург своему горячо любимому Пушкину, пока, наконец, 9 января 1837 г. заветная банка не выезжает из Тригорского. По срокам тогдашних переездов нужно думать, что Пушкин еще успел получить, за несколько дней до дуэли, этот последний знак внимания своей верной тригорской подруги.
Пушкин имел все основания высоко ценить П. А. Осипову. Это была незаурядно образованная женщина, начитанная в истории, знакомая с литературой, следящая за новинками поэзии. Недаром отец ее занимался стихотворством и сама она принимала в своем доме Пушкина, Языкова, Дельвига. Каждая новая книжка «Современника» для нее событие, а над «Повестями Белкина» она проводит бессонную ночь.
Любопытно отметить, что в области политики она придерживалась передовых воззрений, опережая в этом отношении иногда даже своего знаменитого корреспондента и друга. Когда в 30-е годы произошло примирение Пушкина с правительством, П. А. Осипова в оценке политической современности оказалась несравненно независимее и радикальнее его. В то время как Пушкин, сообщая о бунте в военных поселениях, с возмущением говорит об «утонченном зверстве» бунтовщиков и сочувственно отзывается об императоре, который «усмирил бунт с удивительной храбростью и хладнокровием», Прасковья Александровна придерживается иных мнений: «Пока бравый Николай будет придерживаться способа военного управления страной, дела будут идти все хуже и хуже, т. к. он, очевидно, внимательно не прочел или же совсем не читал «Историю Византии» Сегюра (и многих других, писавших о причинах падения империй)». В то время как Пушкин приветствует победы русских войск в Польше, Осипова решительно называет польскую войну «дурацкой».
Интересна и разница их отношения к другому политическому слуху. «Император, — пишет Пушкин в 1835 г., — даровал милость большинству заговорщиков 1825 г. (разрешение Кюхельбекеру, напр., жить в южной части Сибири)». Иначе относится к этому скептически-умная Осипова: она готова радоваться вести об улучшении положения «несчастных ссыльных — но правда ли это? Не только ли в Петербурге этому поверят?».