Меня досаждают мои сны. Червь сомнения сильно вырос с тех пор, как нашел себе приют в моем кишечнике. Я больше не знаю во что верить и что правильно. Я черпаю какое-то мрачное утешение в своем черве. Черви, которые съедят тебя, сначала съедят меня. Ты не почувствуешь тупую головку, сверлящую червоточину в твоей разрушающейся ткани. Ты не познаешь ту слепую настойчивость, которая превращает в посмешище сухожилие, мышцу, хрящ, пока не доберется до кости. Собака на улице может обгладать меня - так мало сущего на мне осталось.
Ворота кладбища приводят сюда, к этому кафе. Существует какое-то скрытое умиротворение в скольжении жгучего кофе вниз по гортани. И пускай привидения и окровавленные скелеты, и облезлые черепа, и упыри попробуют потревожить нас. Это и свет, и тепло, и дымок, и крепкость. Мне захотелось зайти в это кафе - из мазохизма, из-за привычки, из-за надежды. Мне казалось, что это может успокоить меня, хотя мне пришлось убедиться в том, как мало успокоения можно извлечь из знакомых вещей.
Как они смеют оставаться такими же, как обычно, когда так много, связанного с ними, изменилось? Почему твой свитер так бессмысленно пахнет тобой, сохраняет твою форму, когда ты не можешь надеть его? Я не хочу напоминаний о тебе, я хочу тебя. Я думаю о том, чтобы уехать из Лондона, вернуться назад, на какое-то время, в свой нелепый коттедж.
Почему бы и нет? "Начни все сначала" - разве это не один из тех полезных стереотипов?
Октябрь. Зачем мне здесь оставаться? Нет ничего хуже находиться в перенаселенном месте, когда ты чувствуешь себя одиноко. Этот город всегда перенаселен. За то время, что я сижу в этом кафе с рюмкой кальвадоса и чашкой эспрессо ,дверь открылась одиннадцать раз, впустив парня или девушку, пришедших на встречу с парнем или с девушкой, сидящих с рюмкой кальвадоса и чашкой эспрессо. Официанты в длинных фартуках, стоящие за высоким прилавком из меди и стекла, обменивается шутками. Играет музыка, какой-то соул, все заняты, счастливы или, как мне показалось, как-то целенаправленно несчастны. Вон те, двое - он печален, она - возбуждена. У них не все в порядке, но они по крайней мере разговаривают. Здесь только я сижу в одиночестве, и когда-то мне нравилось находиться в одиночестве. Это было в те времена, когда у меня была роскошь уверенности, что скоро кто-то толкнет мою тяжелую дверь и отыщет меня.
Я помню те времена, когда в ожидании назначенной встречи, до которой оставался еще час, мне нравилось выпить чего-нибудь и почитать книгу наедине с собой. Мне приходилось даже испытывать сожаление когда этот час проходил, когда дверь открывалась и наступала пора вставать, чтобы поцеловать тебя в щеку и растереть твои холодные руки. Иметь возможность выбирать для себя одиночество - удовольствие, которое сродни прогулкам по снегу в теплом пальто. Но кто же захочет гулять по снегу раздетым?
Я расплачиваюсь и выхожу. Здесь снаружи, целенаправленно шагая по улице, я может быть произвожу впечатление человека, которому есть куда идти. В моей квартире горит свет и там будешь ты, потому что у тебя есть твой собственный ключ. Мне не нужно спешить, я наслаждаюсь ночью и холодом на моих щеках. Лето прошло, и я приветствую холод. Сегодня мне выпало покупать продукты, а ты сказала, что приготовишь ужин. Я позвоню и закажу вино. Это придаст мне расслабляющую уверенность, что ты будешь здесь. Меня ждут. Есть связанность. Есть свобода. Мы можем быть воздушными змеями и тянуть друг друга за веревку. Нет нужды беспокоиться о том, что ветер может оказаться слишком сильным.
И вот я здесь, вне своей квартиры. Свет выключен. Комнаты холодные. Ты не вернешься. Тем не менее, сидя на полу у двери, я собираюсь написать тебе письмо с моим адресом; когда я уйду утром, я оставлю его здесь. Если ты получишь его, ответь пожалуйста, я встречу тебя в кафе, ведь ты будешь там, правда? Правда?
После грохота пригородного электропоезда, медленное покачивание вагонов на дополнительных линиях. Современная британская железная дорога называет меня "Уважаемый клиент", но я предпочитаю старомодное обращение "Пассажир". Вам не кажется что фраза: "я осматриваю пассажиров, едущих вместе со мной" звучит более романтично и многообещающе, чем "я осматриваю других клиентов поезда"? Клиенты обычно покупают сыр, мочалки и презервативы.
Пассажиры могут иметь все эти предметы в своем багаже, но совсем не мысль о сделанных ими покупках делает их интересными. Соседний пассажир может обернуться приключением. А все, что я имею общего с клиентами - это мой бумажник.
На главном вокзале я пробегаю мимо зычных громкоговорителей и табло отложенных рейсов. За багажным отделением есть маленький рельсовый путь, который когда-то был единственным на вокзале. Несколько лет назад здания были покрашены в цвет бургунди, а в зале ожидания был настоящий камин со стопкой утренних газет. Если вы спрашивали у заведующего вокзалом время, он доставал свои огромные золотые часы "Хантер" из жилетного кармана и смотрел на них как грек на Дельфийского оракула. Ответ преподносился тебе как вечная истина, даже если она уже относилась к прошлому. Все это происходило в пору моего детства, когда мой рост был настолько маленьким, что мне можно было спрятаться под животом у станционного смотрителя, в то время как мой отец смотрел ему в глаза. Это была пора детства - время, когда от меня не ожидали никаких истин.
Теперь маленький рельсовый путь приговорен к смерти и, возможно в следующем году, приговор будет приведен в исполнение. Нет больше зала ожидания и негде спрятаться от порывистого ветра и хлещущего дождя.
Это современный перрон.
Свистящий поезд вздрогнул у платформы и выбросил столб дыма.
Он был грязный, длиной в четыре вагона, без всякой тени охранника или кондуктора. Без всякой тени водителя, кроме сложенной газеты "Sun" у окна головного вагона. Внутри горячий запах тормозов и насыщенный запах моторного масла, которое в сговоре с невыметенным полом создают знакомую железнодорожную тошнотворность. Я сразу чувствую себя как дома и усаживаюсь смотреть пейзаж в окне сквозь впечатляющую завесу пыли.