В более позднее время, уже после войны, в 1949 г. на заседании сектора этногенеза Института материальной культуры Б.А. Рыбаков сделал доклад «К вопросу о письменности в русском каганате». По мнению Б.А. Рыбакова, русским алфавитом до Х века как раз и были знаки на кирпичах из Саркела и на сосудах из Надь-Сент-Миклошского клада. Тем самым, мнение А.А. Спицына стало господствующим, несмотря на очевидное несходство хазарских и славянских знаков. Однако в то время надписей было известно мало, и потому одни знаки было легко принять за другие. Кроме того, данную точку зрения поддержал и В.В. Бартольд. Основываясь на рукописях персидского историка ХIII в. Мерверруди, повторившего более древние источники, Бартольд делал вывод о заимствовании хазарами некоторых знаков русского письма у русского народа [30, с. 17]. Хотя при этом получается, что не русские заимствовали хазарские знаки, а наоборот, но все равно получалось, что развитие русской письменности было каким-то образом связано с развитием письменности хазар.
Для более подробного исследования были необходимы достаточно крупные, в несколько слов тексты, и вскоре они были обнаружены.
Описания М.И. Артамонова. Одним из первых, в 1954 году, описал два любопытных хазарских предмета с неизвестными надписями М.И. Артамонов.
«В Новочеркасском музее давно уже хранится баклажка с рунической надписью по верхнему краю ее лицевой стороны. Хотя надпись эта состоит не менее, чем из 16 знаков, все попытки дешифровки ее оканчивались неудачей. Во время Великой Отечественной Войны в мае 1942 года в Новочеркасский музей поступила вторая такая же баклажка с надписью… Баклажки, на которых находятся интересующие нас надписи, — обычные сосуды для воды или кумыса, широко распространенные у средневековых кочевников Причерноморья и Венгрии и в несколько измененном виде продолжающие бытовать до настоящего времени… К сожалению, сосуды подобного рода почти не издавались» [31, с. 263]. М.И. Артамонов приводит рисунки, как сосудов, так и надписей на них. Он отмечает, что «попытка Немета выдать болгарские надписи на сосудах Сент-Миклошского клада за печенежские лишний раз свидетельствует о тюркском типе надписей болгарского, а следовательно, и хазарского языка» [31, с. 263]. Таким образом, М.И. Артамонов атрибутировал данные надписи как хазарские.
Чтение А.М. Щербака. Первую попытку их чтения предпринял в 1959 году А.М. Щербак [32]. Его результат подвергся сильной критике и к тому же не имел отношения к славянским знакам, поэтому мы его не приводим. Однако Г.Ф. Турчанинов отмечает, в частности, неточность в передаче знаков в прорисях А.М. Щербака, что, видимо, имелось еще в публикациях М.И. Артамонова, и приходит к выводу о том, что А.М. Щербак «не дешифровал письмо Маяцких камней и Новочеркасских фляг» [33].
Чтение Г.Ф. Турчанинова. Этот исследователь в 1964 г. предпринял попытку прочитать надписи упомянутых двух сосудов как буквенные на основе аланских и косожских языков, относящихся к иранским и стоящим в родстве с языком современных осетин. Он получил чтения: ХУМИГ КЪАН ЗАЙ. ЛАЙУК ЗАУЭ КУУАЙ. ЛЪАНБК. ЛЪАНП, что означало СОСУД (КЪАН) ДЛЯ ВОДЫ, ПРИНАДЛЕЖАВШИЙ ВОИНУ КУУЕВА РОДА. ЗНАТНЫЙ БЫЛ и другое чтение, ЛУХ’А. К’АЙСИХ. КАН. КАЙСЫХА, что означало МУЖЕСТВЕННЫЙ ВОСПИТАННИК КАЙСИХИ, СЮДА ПРИПЛЫВШИЙ [33, с. 83].
Чтение И.А. Фигуровского. В 1957 году, после работы М.И. Артамонова, но до статьи А.М. Щербака прочитать надписи на баклажках попытался И.А. Фигуровский, но уже по-славянски. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, что читает тюркские руны [34, с. 169]. Результат получился таким: ЛМЕСИ РИМЕСИ ОЛМЮК (не правда ли, самое что ни на есть русское звучание!) На другой баклажке с его точки зрения написано нечто совершенно иное [34, с. 173]. Здесь И.А. Фигуровский читает: ЛЬПИЛ(Ъ) СЕЙ ОЛМЮК ВСИЖЯЧИЙ ВЪЧ(ЯДИН)Ъ ИЗ(Ъ) РОСЙОРТА. Вероятно, это означает: ЛЕПИЛ ЭТОТ ОЛМЮК ВИСЯЧИЙ ИСЧАДИН ИЗ РОСЙОРТА (РОССИИ?). Даже в этом случае насилие над русским языком бросается в глаза.
Как видим, славянские надписи принимались за коптские, синайские, финикийские, греческие, глаголические, германские и хазарские рунические, причем в двух последних случаях были попытки не только соответствующего чтения славянских надписей, но и, наоборот, славянского чтения рунических текстов. Все проведенные чтения на основании таких предположений приводили к весьма плохому качеству полученного результата; даже если он был в какой-то степени осмысленным, звучал он все-таки не по-русски.