— С именинницей! — поздравил Гуманицкий и, выпив первую рюмку, сейчас же налил себе другую, которую выпил совсем молча.
Громов был крайне изумлён, так как Гуманицкий всегда в подобных случаях говорил преуморительные спичи, начиная их знакомой всем фразой: «В сей высокоторжественный день»…
Выпив вторую рюмку, он взял с подноса у вошедшей с десертом тёщи Громова яблоко и сел в уголок на свободный стул, не будучи в состоянии отделаться от тяжёлого впечатления, произведённого на него видом и словами Шугурского. В эту минуту дирижёр в зале провозгласил:
— Ремерси а во дам! Кавалеры на колени и целуйте ручки дам!
Исполнив это приказание дирижёра, кавалеры, оставив дам, ввалили в комнату и обступили закусочный стол. Усталый дирижёр хлопнулся прямо на хозяйскую кровать, но сновавшая с десертом тёща сухо заметила ему:
— Уж вы, батюшка, сядьте на стульчик, неприлично постель-то обминать, она не для этого убрана!
— Пардон, мадам! — спохватился дирижёр и присоединился к выпивавшим.
Тёща поправила измятое место и зорко следила за всеми, опасаясь нового подобного покушения на дочернюю постель. Выпив с компанией ещё рюмки две, Гуманицкий вышел в залу к барышням, которые прохаживались под руку друг с другом, обмахиваясь от жары платочками. Между ними было много хорошеньких, розовеньких. При виде их молодости, беспечного веселья и оживления Гуманицкому стало как будто полегче. Барышни тотчас же обступили его, как общего любимца, приставая к нему с просьбами рассказать что-нибудь смешное. Гуманицкий долго отнекивался, потом, вдруг, серьёзно начал:
— Когда не было ни неба, ни земли, стоял один кол…
Девицы сразу прыснули со смеху.
— Да вы смеётесь? — как бы рассердившись, обратился к ним рассказчик. — Не буду рассказывать!
— Ну, голубчик! Ну, миленький! — посыпались мольбы.
— Нет, нет, не просите, я сегодня не в духе!.. — решительно заявил Гуманицкий и повернул обратно в спальню хозяев, где уже весь вечер не отходил от стола с питьём и закусками.
Огорчённые барышни через минуту были утешены возвращением дирижёра, который дал знак гармонисту начать польку-мазурку.
Танцы сменялись играми, и полное оживление царило на именинном вечере. Графин несколько раз добавлялся из стоявшей на окне четверти, съеденные селёдки заменялись новыми, и все были довольны, но особенно сияла сама именинница, несмотря на очень заметную полноту своей талии, отчего перед её голубого, кашемирового платья намного приподнялся от пола.
Во время котильона физик, больше всех способствовавший опустошению графина, решил наконец показать свой секрет. Сбегав за какими-то приспособлениями в кухню и выпросив у изумлённой стряпухи сковороду с ручкой, он положил на неё из захваченного с собою свёртка какие-то бумажные трубочки и торжественно провозгласил:
— Бенгальские огни собственного изобретения физика и пиротехника почтальона Бурова!
Танцы на минуту приостановились, игроки вышли из-за карточного стола полюбоваться зрелищем. Буров поджёг спичкой трубочки. На сковороде что-то зашипело, затрещало и повалил такой смрад, что положительно застлал собою всю квартиру. Пиротехник бросил сковороду на пол, опалив себе руки, и остолбенел от неудачи.
Из столбняка его вывел голос тёщи:
— Уж и гостей назвали, нечего сказать! Один на парадную постель лезет, а этот чуть дом не спалил!..
— Должно быть отсырели!.. — оправдался сконфуженный физик.
— Сам-то ты, братец, от графинчика отсырел! — шепнул ему на ухо Гуманицкий. — Пора бы уж и до дому!.. Пойдём-ка вместе!
Отыскав свои пальто, они, ни с кем не простившись, ушли незамеченными.
Пришлось отворить настежь двери и, когда немного очистился воздух, опять возобновились танцы, продолжавшиеся вплоть до самого утра.
Возвратясь из гостей, почтальоны застали Шугурского спавшим, сидя на стуле и склонив голову на подоконник. Он даже не разделся.
— Это что за мёртвое тело? — обратил на него внимание один из товарищей.
— Да это Шугурский! — узнал его брюнет-куафёр. — Странно! Ведь на вечере его, кажется, не было? Разве где в другом месте клюкнул?
— Ну, вот! Он с полгода ничего в рот не берёт.
От разговора Шугурский проснулся и удивлённо спросил:
— А вы уже, братцы, вернулись?
— Эге? Да ты, брат, что? Скоро Залуцкая почта придёт… Теперь умыться, по стаканчику чайку выпить, да и в контору идти!..