тами. Но насчет пришельцев не ошибется ни один читатель: че
ловеческая сущность "мокрецов" много раз и с предельной яс
ностью подчеркнута в книге.
Подмена воистину шокирующая; цель ее очевидна - выстроить
последовательность: интеллигенты - рационалисты - дьяволы. С
другой стороны, добравшись до этого фокуса с текстом, я и
предположил, что главная цель В.Сербиненко - опорочить Стру
гацких в глазах миллионов читателей "Нового мира".
Судите сами: "Гадкие лебеди" с 1966 по 1987 год были под
абсолютным запретом. За чтение и хранение книги в издании
одиозного "Посева" можно было поплатиться; читали ее едини
цы. В 1987 году ее дал рижский журнал "Даугава", небольшими
кусками во многих номерах, тиражем около 35000 экземпляров.
Вопрос: какой процент читателей "Нового мира" мог прочесть
роман? Делим тиражи один на другой и получаем ДВА ПРОЦЕНТА
без учета того, что "Новый мир" наверняка проходит через
большее число рук, чем "Даугава", и что основной тираж этого
журнала оседает в Латвии. Еще вопрос: как обязан поступать
добросовестный критик в подобном случае? Перед разгромом
этики романа? Надеюсь, ответ ясен: дать короткий конспект
содержания.
Разумеется, В.Сербиненко этого не делать. Он уделяет кни
ге сотню строк, преисполненных экспрессии, не дающих даже
приблизительной информации о содержании, но "сокрушающих",
как только что было сказано, нравственное содержание книги.
"Этическому принадлежит существенный примат в содержа
нии" "конституитивном моменте" произведения, исал М.М.Бах
тин. В.Сербиненко манипулирует умами читателей, для которых
содержание, то есть ЭТИКА ПРОИЗВЕДЕНИЯ - тайна за семью пе
чатями. Так поступали известные нам критики, когда громили
неизданного "Доктора Живаго". Там был нуль процентов риска,
здсь - полтора-два, сойдет ...
Попытаемся восполнить пробел. В "Гадких лебедях" перепле
таются две темы. Одна аллерогическая: в некой стране люди
высочайшего творческого накала становятся уродами, отврати
тельными на мид "мокрецами". Они меняются и внутренне, они
не нуждаются в земных радостях, зато умирают, когда их лиша
ют чтения. Их ненавидят и преследуют ура-патриоты и фашисты,
их заключают в особом сеттльменте - но военно-промышленный
комплекс эксплуатирует их творчество. Это тема трагедии ин
теллигенции, в разных аспектах соприкасающихся с нашими реа
лиями. достаточно вспомнить об институтах - "шарашках" Бе
рии, о судьбах ученых, писателей, художников, подвергнутых
остракизму. Как бы в напоминание о таком аспекте темы, Стру
гацкие поручили роль главного героя /и героя - наблюдателя/
ссыльному писателю Баневу, имевшему неосторожность поссо
риться с "господином президентом". Последний очень похож на
Хрущева, а сам Банев - на В.Высоцкого.
Параллельная - нет, все-таки осноная тема - дети. Прокля
тая тема, уже века терзающая мыслящих людей: как сделать,
чтобы дети были лучше нас? Как РАЗОРВАТЬ ЦЕПЬ, чтобы им не
передавались наши заблуждения и наши пороки? Тема действи
тельно утопическая, в любой серьезной утопии она присутству
ет; когда-то и Стругацкие дали свою модель разрешения - вос
питание вне семьи. Но это именно в утопическом будущем,
когда создастся корпус достойных воспитателей, а что делать
сейчас, сегодня? Положиться на школу, которая должна растить
этих будущих воспиттелей? Но там тоже МЫ; Стругацкие демонс
трируют это одним штрихом: директор гимназии распутничает
вместе с господином бургомистром, и тот кричит ему: "Эй,
гимназия, застегнуться забыл!" - в смысле застегнуть брюки..
Так что делать? Положиться на веру и церковь? Скоро 2000 лет
от Рождества Христова - проклятый вопрос все снимается. Но
ведь невыносимо, выйдите на улицу, послушайте, как ти о чем
говорят наши дети; спросите, что они читают - по большинству
ничего они не читают... Нынешнее отественное безбожие вино
вато? Перечитайте вопль Достоевского о детях, или всего Че
хова - под сенью сорока сороков писали... Проблема мировая,
на улицах протестантско - католического и иудейского
Нью-Йорка те же дети, что в Москве. Неужели мы должны ждать
еще века?!
Стругацкие не социологи и не проповедники - художники.
Они не предлагают панацей, а ставят нас перед проблемой, ко
торая мучит их - если судить по всему их творчеству - невы
носимо. Они хотят, чтобы мы, читатели, осознали важность
проблемы и начали что-то делать, начав со своих детей. Чтобы
лучшие из нас меньше думали о радостях земных, оставили слу
жение техническому прогрессу и пошли служить детям, как де
лает их герой космолетчик Жилин. Они не читают нам лекций,
как поступил бы утопист, не произносят проповедей. Они
"просто" соединяют обе темы: могущественные супер-интеллек
туалы устраивают для детей отдельный мир, а сами умирают; ИХ
НАЗНАЧЕНИЕ ВЫПОЛНЕНО.
В застойный омут нашего воображения Стругацкие бросают
взрывчатку - не идею, а образ: "мокрецы" уводят НАШИХ детей,
дети идут за ними радостно, и они правы, ибо мы иного не
заслужили... Они идут за теми, кто лучше нас, чище, умнее,
образованней. И может быть, невозможная экстремальность та
кого образа заставит нас осознать отчаянность ситуации. Это
же страшно бесчеловечно - но Боже мой, как скверна должна
быть наша жизнь, чтобы умные и самоотверженные люди пошли на
такое страшное свершение... "Они ушли потому, что вы им ста
ли окончательно неприятны... Не хотят они вырасти пьяницами
и развратниками, мелкими людишками, рабами, конформистами,
не хотят, чтобы из них сделали преступников, не хотят ваших
семей и вашего государства". Это говорит толпе несчастных
родителей Голос; слушайте его, и у вас захолонет сердце. Это
- главное, потом вы поймете, когда вернетесь из мира книги к
своим детям.
И сделав все, чтобы мы поняли, Стругацкие дают нам еще
один урок: полагайтесь только на себя, не ждите панацеи, ибо
УТОПИЧЕСКИЙ ВЫХОД БЕСЧЕЛОВЕЧЕН. Писатель Банев, "другое я"
Стругацких, говорит детя: "Разрушить старый мир и на его
костях построить новый - это очень старая идея. И ни разу
пока она еще не привела к желаемым результатам. То самое,
что в старом мире вызывает особенное желание беспощадно раз
рушать, особенно легко приспосабливается к процессу разруше
ния, к жестокости, беспощадности, ...становится хозяином в
новом мире и, в конечном итоге, убивает смелых разрушите
лей... жестокостью жестокость не уничтожишь".
Об этом и не желает сообщать своим читателям В.Сербинен
ко. Неловко выйдет: обьявляя свое кредо, он цитировал Вл.Со
ловьева: "... Тот, кто подчиняется "внешнему общественному
идеалу" и берет на себя право "действовать и переделывать
мир по-своему, такой человек, каковы бы ни были его внешняя
судьба и дела, по самому существу есть убийца: он неизбежно
будет насиловать и убивать других и сам неизбежно погибнет
от насилия".
Повременим, однако, с комментариями. Банев, как и Стру
гацкие, не проповедник, а художник. Своей утопии у него не,
он даже не прогрессист: "Для меня прогресс - это движение к
состоянию, когда не топчут и не убивают", говорит он. Поэто
му он сочувствует всем людям, кроме ура-патриотов и фашис
тов. Он любопытен как негритенок - без этого он не был бы
выдающимся писателем. Его вердикту недостает решительности
на первый взгляд; он вообще кажется непоследовательным в по
ведении: помогает "мокрецам", которым не доверяет. На деле
это понятно- его ведет творческая любознательность, чувство
справедливости и, как он сам говорит, "ирония и жалость". Но