Ты с насмешкой, а может, и с презрением повторишь свою речь о моём побеге из Боснии. Это моё письмо не сможет объяснить тебе и оправдать мой поступок, но, кажется, в жизни есть случаи, когда оправдана старая латинская поговорка: No nest salus nisi in fuga{12}. И прошу тебя поверить мне только в одном: я бегу не от своего человеческого долга, а только для того, чтобы его полностью и беспрепятственно исполнить.
Желаю всяческого счастья тебе и нашей Боснии в новой народной и государственной жизни!
Твой М.Л.»
Прошло десять лет. Я почти не вспоминал товарища из детства, и уже позабыл бы совсем, если бы главная мысль его письма время от времени не напоминала мне о нём. Где-то в 1930 году я совсем случайно узнал, что доктор Макс Левенфельд обосновался в Париже и в пригороде Нейи у него большая практика, в нашей диаспоре и среди югославских рабочих он известен как «наш доктор», который бесплатно осматривает рабочих и студентов и, когда нужно, сам приобретает им лекарства.
Прошло ещё семь-восемь лет. Однажды, опять случайно, я узнал дальнейшую историю моего товарища. Когда в Испании началась гражданская война, он всё бросил и пошёл добровольцем в республиканскую армию. Он организовывал перевязочные пункты и больницы, стал широко известен своим рвением и знаниями. В начале 1938 года он находился в одном небольшом арагонском городке, название которого никто из наших не мог произнести правильно. На его больницу был совершён воздушный налёт, и белым днём он погиб вместе с почти всеми своими ранеными.
Так завершилась жизнь человека, бежавшего от ненависти.
1946.