Она отодвинула стул, пошла к сушке и, отрезав два щедрых куска арбуза, положила их на тарелки.
Гретхен тщательно выковыряла вилкой большие блестящие семена и разрезала арбуз на ломти, сочащиеся соком.
Бабушка снова села.
— Я все думала, что, может, когда-нибудь… но твоя мама влюбилась в твоего папу еще в старших классах. С тех пор она с Клайдом почти не виделась.
Гретхен смутно помнила отца: густые темные волосы, яркие голубые глаза, улыбчивое лицо. Она не могла на самом деле помнить его лицо, просто так часто рассматривала фотографии в альбоме, что выучила их наизусть. Но она помнила, как он смеялся, подкидывал ее в воздух, читал детские стишки при дрожащем свете огня. А после аварии и похорон потянулись серые, мрачные дни. Они каждый месяц носили на могилу цветы. Когда мама приезжает из Талсы, они всегда ходят на кладбище. Мама обожала рассказывать о папе: после фильма Дугласа Фербенкса он сделал два деревянных меча, они с Клайдом изображали дуэль французских аристократов, и все так смеялись… Гретхен никогда не осознавала, что Клайд из рассказов ее матери — отец Барб.
— Так или иначе, — подвела итог бабушка, — у твоей мамы с Клайдом все равно ничего бы не вышло. Да я и рада, что не вышло, потому что твоя мама любила папу. А Клайд был на седьмом небе, когда встретил Фей. Она приехала в наш город еще школьницей, и они поженились вскоре после свадьбы твоих мамы с папой. Иногда я думаю, не ревнует ли он Фей к ее картинам. Мужчины не любят быть на втором месте. — Бабушка доела арбуз. — А сейчас дошло до звонков в полицию. Нехорошо так провожать мужчину на войну. Но Фей Татум… — она покачала головой и вздохнула. — Ладно, надо убирать посуду.
Гретхен подскочила. Неожиданно она почувствовала ужасную усталость, но заставила себя радостно улыбнуться.
— Я уберу, бабушка. Ты иди, отдохни, послушай радио. — Скоро начнутся новости в шесть тридцать с Эдвардом В. Калтенборном. Если поторопиться, еще можно успеть и послушать. А потом они позвонят маме.
Вслушиваясь, бабушка низко наклонилась к Гретхен. Звонила всегда девочка. Бабушка не любила говорить по телефону. Она всегда говорила слишком громко и быстро, с тяжелым акцентом.
Гретхен хмурилась, пытаясь расслышать, что ей говорят: «…нет дома… что передать?»
Голос незнакомый, но у мамы общая квартира с другими работницами, а люди приходят и уходят.
— Это Гретхен, дочь Лоррейн Гилман. Пожалуйста, передайте ей, что мы звонили, скажите, что у нас все в порядке. — Значит, мама пока что не узнает про Г. Г. Гилман.
Последовал взрыв веселого смеха:
— Передам. У нее тоже все в порядке. Пошла на свидание с моряком, вот ведь счастливица.
Гретхен беспокойно ворочалась в постели. В маленькой спальне стояла жара. В открытое окно не проникал даже легкий ветерок. Вентилятор энергично жужжал, но воздух не охлаждал совершенно. В сонном мозгу вертелись бессвязные слова и обрывки дневных впечатлений: …счастливица… глаза миссис Татум… вой сирены… Г. Г. Гилман… запах горячего свинца от линотипов… деревянные мечи… ее пальцы все быстрее стучат по блестящим клавишам старой машинки «ремингтон»…
На стук клавиш во сне Гретхен наложилось дребезжанье стекла.
— Гретхен, проснись! — Пронзительный крик перешел в страшный вопль. — Помоги мне, Гретхен, помоги!
…не знаю, был ли это один из твоих мужей… Ты же дважды выходила замуж. Эй, Гретхен, я ведь тебя всегда опережала. Четыре раза подходила к алтарю — и уж не знаю, какой из них был хуже. Может, ты вышла замуж по любви. Девчонками мы никогда не думали, к чему придем — хотя про тебя-то все знали, что ты преуспеешь. А во мне видели просто девчонку в обтягивающем свитере, но ведь, черт бы его побрал, он неплохо смотрелся, а? В последний раз мы виделись в ту страшную субботу. А спустя тридцать лет я наткнулась на твою фотографию в газете. Тогда я жила в Лос-Анджелесе с Мужем Номер Три. Меня можно было травинкой перешибить…
Глава 2
Участок огораживал ряд кирпичей. Некоторые были уже расколоты. Всего на участке было семь могил. Я вдруг подумала, что раньше никогда их не считала. Самая старая — дедушки Пфицера. Могилу отца я узнала не сразу. У ангела, что стоял на коленях на гранитной плите, отвалилась голова. Раньше я всегда гладила его крылышки. Сколько лет уже никто не приносит ему цветов? Я ощутила острую радость оттого, что помню все. Мертвые живут, пока их помнят. Когда я умру, ни один человек не сможет — да и не захочет — представить молодое лицо моего отца. Моих детей мало интересовали черно-белые фотографии в темно-коричневом альбоме и смеющиеся глаза дедушки, которого они никогда не знали. Если я им не скажу, они и не узнают, что глаза у него были голубые, как северное море, а волосы черные и блестящие, как котиковый мех. В моих глазах и волосах с серебряными прожилками отражались прошедшие годы, в глазах моей дочери — блестящая чернота ее волос. Когда я пришла на кладбище, то стала искать наш семейный участок, хотя сегодня и не собиралась навещать эти могилы. Но у меня было время и для них. Опираясь на трость, я подошла к надгробию на бабушкиной могиле и нагнулась, чтобы дотронуться до вырезанных букв: