В тот вечер мы задержались с отъездом, так как кобыла моя захромала и пришлось срочно ее переподковывать. В итоге, я взяла совсем другую лошадь, норовистую Адору, самодовольно решила, что справлюсь.
Мы уехали далеко за наши земли, наслаждаясь скачками вдоль русла реки, когда Адора изобразила испуг и, резко взбрыкнув задом, прыгнула в строну. Конечно, я свалилась прямо в реку. Краснея от позора, барахталась на мелководье, пытаясь распутаться в складках юбки и отлепить от груди мокрый корсет.
За минуты моего конфуза, Джакомо успел привязать повода лошадей к дереву, чтобы животные не убежали, спрыгнул ко мне и помог выбраться на берег. Промокшая и перемазанная песком и тиной, подозреваю, я выглядела жалкой и абсолютно растерянной. Но Джакомо посмотрел на меня, и снова я увидела, как в его загоревшихся глазах пляшут бесенята, и снова ощутила предательскую дрожь в коленях.
Немного охрипшим голосом он прошептал по-итальянски: "Sei magnifica mia adorata". Разумом, я не поняла значения слов, но впитала их каждой клеточкой своего тела.
- Вам нужно обсохнуть, - продолжил он, уже по-английски, - иначе вы получите простуду, пока мы вернемся домой. Я разведу огонь.
И так кстати неподалеку от реки оказалась небольшая роща, вероятно, принадлежавшая раньше богатому поместью, но теперь абсолютно запущенная.
Мы прошли через неё и наткнулись на виллу. Возле неё, в саду, он и развёл костёр. Так первобытно, так захватывающе!
Мне пришлось спрятаться за разросщимися кустами лавра, отдав ему всю свою одежду для просушки. И я сидела там...
О, Адель, моя Адель! Я сидела там на траве совсем нагая, отделенная от предмета своей слепой страсти лишь изгородью из дикого лавра, пока он, как доисторический муж, сушил над костром моё цивилизованное исподнее! Меня трясло мелкой дрожью то ли от ужаса, то ли от холода, то ли от крайнего эмоционального возбуждения, почти до тошноты и потери способности дышать.
Потом, позже, он признался мне, что сам испытывал нечто похожее в тот вечер, при одной только мысли, что я так близко. Беззащитная. Желанная. Обнаженная. Но это позже, позже!
Вернулись мы уже затемно. Конечно, одежда моя совершенно испортилась и насквозь пропахла дымом. Семьи наши тоже находились в крайнем волнении. Но Джакомо сочинил нечто невообразимое с моим чудесным спасением, так что я не получила ни единого выговора. Зато всю ночь металась в поту и полубреду, снова и снова прокручивая в голове все мысли... и его взгляд, и близость его сильного молодого тела, как напрягались мускулы на его руке под рубашкой, запах его тела, такой близкий и терпкий, когда, приобняв, он помогал мне выбраться из реки. Я словно горела в огне. Будто сто тысяч индусских инкубов пришли меня мучать сладострастными грёзами.
Утром я не знала, куда деться, когда он снова придёт вечером.
Но он не пришёл.
Ни в тот день, ни в последующий. Сестра его, пришедшая играть с тобой, сослалась на инфлюэнцу, но какая инфлюэнца под жарким солнцем Италии! Я все поняла и пришла в состояние безнадежности. Решила, что он разочаровался во мне, ведь я выглядела так глупо, жалко и недостойно.
Неделю длилась моя моральная агония, когда я не покидала пределов дома, пока, наконец, няня не уговорила меня проветрится. И снова, как тогда, я зачем-то взяла Адору.
Ты с трудом поверишь, сестричка, но я действительно не помню, как мы с Адорой опять оказались на той заброшенной вилле. Destino. Fate. Рок, Судьба, Фатум. Но и Он - Любовь моя - был там. Стоял в дверях, словно всё это время ждал меня.
Подошёл, снял меня с лошади... и я сама не помню, как очутилась в его объятьях, как соединились наши губы. Но это был первый и самый прекрасный поцелуй в моей жизни. Да, да, Адель! Теперь, глядя через всю прожитую жизнь, я более чем отдаю отчёт своим словам.
С тех пор мы стали тайком встречаться на нашей Villa "Destino".
Джакомо был нежен, горяч и сложен, как юный Бог. Мы целовались, лежали обнаженными под полуразрушенной крышей на чудом уцелевшей кровати, которую застилали походными одеялами... мы предавались изысканным ласкам и чувственным поцелуям, хотя Джакомо, внимая просьбам, ни разу не нарушил мою невинность. Мы были пьяны от парящего июльского зноя лета Италии, горячей близости наших тел, от собственной дерзости и всепоглощающей страсти друг к другу.
Он шептал мне: "Almeno noi eravamo spiriti affini? Intendo ... Sono vicino al tuo cuore? Tua anima gemella?" Близки ли наши души? Рядом ли я с твоим сердцем ?
"Il mio cuore ; cosi traboccasse d'amore per te, il mio cuore ; in fiamme per te, il mio cuore ; cosi batte all'impazzata!"
Мое сердце разрывается от любви к тебе, мое сердце пылает от любви к тебе,
мое сердце бьется в ритме барабанов
"Il mio amore per te mi ha tenuto in vita, mi ha dato la forza di andare avanti e di affrontare i pericoli".
Любовь к тебе дала мне смысл жить, силы идти дальше и противостоять опасностям.
"Di oggi Il mio cuore e la mia testa dicevano due cose diverse. Mi dispiace, ma non ho ascoltato la testa, ho perso la testa".
Сегодня мое сердце и моя голова решали две разные вещи. Мне жаль, но я не слушал голову, я потерял ее.
"Ho paura, ti amo follemente".
Мне страшно... Я люблю тебя безумно.
Я не понимала разумом, дорогая моя Адель. Но слушая магию его низкого голоса и мелодичные звуки итальянских слов, я вовлекалась сердцем и падала, падала, падала... Fall in love.
В начале августа приехал отец. С Чарльзом. И вестью о том, что я выхожу замуж за этого юношу. В сентябре, в Англии, моё торжественное венчание.
В начале августа я узнала, что Джакомо также был помолвлен, в двадцатых числах должна была состояться его свадьба.
Не помню эти двадцать дней.
Моё сердце разбилось на миллионы осколков, каждый из которых кровоточил, как раны Христа.
Я не хотела идти на торжество, не могла. Вся наша семья ушла, даже ты, моя милая Адель, ведь вы так сдружились с сестрой Джакомо!
А я сидела одна в пустой гостиной и смотрела в стену.
Он зашёл ко мне. Схватил меня, прижал к себе и практически прорычал на ушко:
"Mia adorata, gattina mia! Queste mani sanno come accarezzare di te, se volete."
Но я осталась безучастной, словно соломенное чучело висела безжизненно в его руках.
И он ушёл. Навсегда ушёл из моей жизни.
А тем сентябрём я стала женой Чарльза...
Могла ли я остановить ход событий, могла ли я всё изменить? Представляю милое, полное сострадания, выражение твоего лица... Конечно, нет, скажешь мне ты, чтобы успокоить ту душевную боль, терзающую меня годами. Конечно, да, подумаю я, но сколько уже можно страдать, сколько лить непроявленные слёзы? Сколько?..
Возможно, от того моё сердце и стало совсем худым, что больше не способно держать в себе столько слёз. Надеюсь, Чарльз все же будет ждать меня там, где я так никогда и не увижу вновь Джакомо...
Посылаю тысячу поцелуев тебе, моя драгоценная Адель! И очень жду от тебя весточки.
Всегда твоя любящая сестра.
16 июня 1856 года."