Явилась Альбина. Альбина. Они познакомились на вечеринке. Сыграли хит Пака и она что-то увидела в них, почувствовала, подошла к сцене с бокалом, где шипели пузырьки шампанского, улыбнулась и велела после выступления следовать за ней. Валерка потом признался, что Альбина влетела в их жизнь ярким воздушным шариком и наполнила солнечным теплом холодные и мрачные стены ДК.
- Кофе?
- Потом, - отозвался из своего угла Валерка. – Пак признался в любви к России и как он мечтает выступить для тех, кто его так долго ждал.
- Врет он все!
- Макс! – обиделся на друга Валерка. – Осторожнее… Там…
- Привет, котик мой, обиженный, раздраженный, благородный и мрачный.
Альбина завертелась, как кошка вокруг Макса, и приложилась губами к его дрожащей щеке.
– Вся Москва о нашем Паке говорит. Вип-ложи раскуплены. Столичный бомонд собирается на шоу.
- Может и нам, как толковый директор, гастроли по стадионам организуешь? – Валерка перелистнул страницу и Макс увидел другую фотографию Пака. Теперь за спиной кумира красовалось футбольное поле, пустые пластиковые трибуны, на верхнем ярусе чернело пятно с камерой, а сам Пак держал в правой руке кожаный мяч и улыбался. Глаза его были зеленые. Волосы средней длины и спутаны.
- Придет ваше время, дорогие мои. Сначала с Рязанью справьтесь. Готовы?
Макс кивнул.
Альбина – лет на пять старше его. Она обожала ходить на высоких каблуках, уперев руки в бока, талия у нее тонкая, идеальная, как у модели, и на лицо симпатичная – большие глаза, румяные скулы, ухоженные руки и всегда накрашенные губы. Альбина обожала красный. Без конца подкрашивала, сидя в углу на диване, пока группа играла, репетировала. Альбина первая услышала в их музыке ноты и интонации, как у Пака, и усилила влияние призрака. Призрак душил Макса, он не хотел петь чужим голосом, но когда у тебя семья, перед телевизором сидит теща и высказывается, что зять музыкант, а на телевидение не зовут, когда Лерка открыто сравнивает по ночам его внешность с внешностью Пака, когда она измеряет сантиметром не только толщину носа, но ищет у него, Макса, горбинку, такую же как у Пака. Положит рядом, на подушку, журнал и ищет. Сравнивает. Он со злостью отбрасывает журнал в сторону, а Лера смеется. Ей смешно. Смешно…
Люди обожали танцевать и веселиться под песни тех, кто на волне успеха на западе, сознательно игнорировал выступления в Москве из-за дальности, высоких затрат на логистику. Журналисты находили тысячи причин, но Макс не верил – все условность и надуманность. Пака не тянуло в Россию, кумир не видел до нынешнего лета выгоды здесь, может и сейчас не видит. Валерка минуту назад с легкостью ухватил четыре билета в фан-зону из трехсот оставшихся. За день до концерта! А за билет в Варшаве Максу пришлось посоревноваться в ловкости и скорости нажимать на клавиши с другими фанатами. Он и Лере ничего не говорил, пока деньги с карточки не списали, и на почту не пришло подтверждение о покупке.
Как же она кружилась по солнечной спальне в тот день, когда узнала о поездке в Варшаву. Она поцеловала его, горячо и страстно, она бросила свой обруч на коврик, взяла за руки и закружила вместе с собой, она уже была в Варшаве, она никогда не видела старый город, но отчетливо смогла его представить. Она описывала здание в виде башни с черной полукруглой крышей. Рядом был навесной мост, потухший фонарь, и они вдвоем в темноте, пока никто не видит, пели друг другу песню Пака. Призрак еще не поселился в их квартире, не было его и в ДК. Валерка играл только свою музыку, не востребованную у публики, но свою. Макс ориентировался тоже только на себя. Концертов почти не было, и по ночам все где-то работали… Работали…
Даже не верится, что в школе Лера ходила в одном платье, в сером, с юбкой до колен, с тугой косой, поднятой к затылку. Она никогда не носила джинсы, хотя девчонки, модницы и не модницы, приходили в класс в джинсах. Вечно стояла одинокая и покинутая в углу и с опущенным подбородком, а Макс не смел подойти, нарушить уединение. Поначалу не смел – Иван, Петр и Слава засмеяли бы, как смеялись над ней, той, которая горбилась из-за роста, той, у которой раньше всех сформировалась грудь, и она для них самых-самых не подчеркивала эту красоту.
Балахон… Дурацкая косичка….
Лишь он, Макс, поддержал Леру, после того как мальчишки подсыпали в ее в стакан с яблочным соком слабительное. За слезы прямо на уроке: учитель влепил Лере красную жирную тройку с длиннющим минусом. И минус этот тянулся по клеткам, снился ей по ночам. Одна тройка, вторая, третья... И слезы, слезы... Смешки...