Макс! Он был таким, родным, таким горячим, таким смелым, но не сказочным… Как несравненный Паркер Джонс… Лера отстранилась …
- Пришел врезать твоему Паку, а врезали мне, - доложил Макс. – Чего ждешь, иди, его величество сегодня принимает.
- Макс, прости меня, прости… Идем домой. Я видела Пака, видела!
- Всегда так, ты ревешь, а я молчу. Но я не стальной, как тебе кажется. В броне тоже может быть брешь.
- Что?
- Помоги подняться, - Максим сделал попытку, чтобы встать. Избитое лицо перекосилось от боли, но он стерпел. Выпрямился и позволил Лере взять себя под руку.
- Покажу тебе мою Москву, - сказал он. – Может, и Пака своего забудешь.
- Уже забыла, - сказала Лера, а потом глянула на кирпичную стену. Там был Пак-призрак. И он не отпустил ее, как она думала. Просто согнул палец и снова стал манить.
Мы не закончили, - прошептала тень и исчезла.
Лера подумала о письме.
- Макс… А пойдем к отелю, здесь недалеко. Метро все равно не работает. Я напишу новое письмо, даже на этикетке этого платья, отдам и обещаю, что после этого Пак исчезнет из нашей жизни. Навсегда.
Прихрамывающий Макс оступился, едва услышал просьбу Леры.
- Так ты не видела его?
- Видела, но победившая в конкурсе боксерша стала драться, и меня вышвырнули на улицу. Сумку я обронила в темноте или все вещи у меня забрали, не помню, тот с квадратной челюстью решил - я журналист… Там за углом ночная аптека, я вывеску видела. Деньги есть?
- Карточка в кармане рубашки.
- Сначала нужно обработать раны. Ты дойдешь?
Максим кивнул.
Лера тащила его … Говорила и говорила. Какой Пак замечательный, симпатичный, статный, не вегетарианец, как пишут, обходительный. Но Максим под говор и смех Альбины увидел темноту, очередь к шатру и фальшивый свет, который лучами переливался над головами танцующих, пролезал им через уши в мозг, заставлял улыбаться, вспоминать о звезде и мчаться скорее к подсвеченным лампочками тканевым стенам. Кумир был там, и он принимал, говорил, ел и любой мог услышать его голос… Нет, не голос, шепот, как сказала Лера.
«Как в старых песнях, Пак. Когда вы действительно играли одухотворяющую музыку. Когда весь концерт ты не прыгал, не кривлялся на подиуме, а стоял у микрофонной стойки и ловко перебирал струны гитары. Ты пел чисто и брал все ноты. И голос твой не дрожал, Пак, как сейчас, не замечали мы хрипотцы и трудных мест. Пак, ты с легкостью опевал их, а мы слушали и видели сияющий в темноте фитилек. Пак, в те давние времена ты следил, чтобы свет в тоннеле был всегда. Сейчас же Макс видит только мрак. Свеча потухла. И ты, Пак, изменился. Я вижу тебя прежним, а муж мой нет. Ты для него клоун и король танцпола. И такому подражать намного проще…
Проще…»
- Понимаешь, Пак не говорит, а как будто поет. Максюша! Какой же он классный! Никто не сможет скопировать его манеру. Никто. Пак один такой! Один!
И эта туда же… Максюша… Хватило с него Альбины.
Улочка, переулок, освещенный пятью фонарями. Лера усадила его на скамейку под липами и вынула из нагрудного кармана рубашки банковскую карточку.
- 3807 Пин, - прошептал Макс.
Звон колокольчика оглушил. Рука у человека с квадратной челюстью сильная, и бьет он метко, не увернуться…
Хлопнула дверь…
Максим услышал топот… Каблуки… Отзвук ее каблуков. Заплывший глаз с трудом, но приоткрылся… В свете фонаря мелькнули заботливые руки, коснулись избитого лица, ран, синяков. Кислый запах ударил в нос…
- Терпи, - приказала Лера, когда защипало.
Макс кивнул.
ЗВЕЗДА ПО ИМЕНИ ПАК
- Найдите ее! – сорвал голос Паркер Джонс на представителя промоутерской компании «VAS». – Если бы я мог изъясняться на вашем языке, я бы на чистейшем русском сказал бы то же самое. Мне нужна она! А эту мужловатую боксершу, забирайте!
Паркер рухнул на стул. Скрипнула пластиковая спинка. Он отпил из бокала и велел помощнице нести десерт. Русская кухня… Вот чем они решили его удивлять, не шапкой-ушанкой, охотой на медведей и сибирскими озерами в заповедниках, а блинчиками с черной икрой, выпивкой и километровой очередью на смотр. В подсвеченный шатер спрятали, нет, сначала огородили отель, еле на балкон удалось выбраться… Поглядеть на них, он слышал, что они двадцать пять лет ждали его.