Сейчас он не простит. Не простит, - прошептала Лера.
- Прости? – Дэйли попросила надеть кеды и Лера переобулась.
- Когда выезжаем? – спросила она.
- Минут через десять. Иди, забери что ты там выбрала в спальне Пака.
- Я передумала. Будет спрашивать, так и скажи.
Дэйли нахмурила брови.
- А ты?
- Не хочу расстраивать. Зачем мне его вещи, если рядом он настоящий. Реальный.
- Да, ты права. Тогда спускаемся. Позвоню охране. Посиди тут.
Дэйли ушла. Лера села на диван, погладила кожаный подлокотник. Вздохнула. В кармане старого платья нашелся лист из дневника Пака. Лера развернула смятую бумажку с портретом Софи и прошептала:
- Свобода. Мне нужна свобода. И разговор.
МОСКОВСКИЙ ТАНЦПОЛ
Пред-начало в душно-мрачном зале. Сцена с экранами окутана серой дымкой, пластиковые спинки трибунных кресел скрипят. Головы сидящих людей кажутся точками. Там, позади фан-зоны, намного тише, спокойнее, за каждым закреплена установленной нормы площадь. Никто не толкает, не рвется к ограждению, не забирается на плечи, не проливает из бумажных стаканов пиво и не спрашивает, как найти Марину.
Лера без конца оборачивается и вглядывается темноту, как зал распахивает пасти-двери и заглатывает каждого, кто заходит в тоннель или спускается по ступенькам к нужному ряду. Как воздух без намека на свежесть не дает нормально дышать, не позволяет мыслить. Призраки Макса и детей кружатся у железобетонных перекрытий. Круглые личики близнецов прячутся за драпированной тканью, смеются. Макс появляется намного чаще Коли и Кристины. Муж не показывает согнутый палец, как Пак. Просто смотрит пристально, карие глаза зловеще блестят, а тонкие, прозрачного цвета губы, смыкаются в полуулыбку и дрожат. От сожаления. Краха…
Ноги у Леры подкашиваются. Не по себе. Живот сводит, как у Макса в Варшаве. Только она протянула ему руку помощи, нашла, а Максу ее не найти сейчас, не найти…
Глухие голоса где-то рядом. Смешки.
- Готовность номер один, - Маринка уверенно командует фан-клубом «VictoryGA». - Флажки поднимаем после вступления. Розочки на «I’m trying…». Следом таблички. Порядок не меняем. Стоим, как вас расставили. После «I’m trying…» все вольны поступать, как пожелают. Понятно объясняю?
- Да! – многосотенный возглас в унисон и поднятые к потолку руки. – Да!
- Пак! Пак! Пак! – орут справа. Спустя секунду уже слева. – Выходи! Выходи!
К тошноте добавилось головокружение. Впервые за день Лера ощутила радость от одиночества, что после концерта можно будет сесть на поезд метро и провести ночь в привычной жизни. Что сон прервется.
Да, она просто спит. Не было письма, и призрак Пака не воплотился в Пака реального. Не было дневника и болезни Макса. Не было игры в шашки и предательства.
И качков тоже не было.
Не было…
Нет, качки пропали, едва Пак на общем собрании группы за сценой официально присвоил Лере особый статус и поцеловал на глазах у соло-гитариста. Ей даже браслет выдали, но она не спешила бежать туда, где обитал он, Пак. Настоящий. Живой. Реальный. Где он не только улыбался, но и прятал личные секреты в дневнике, где не только играл в шашки, но и бережно хранил халат той, на которую была похожа Лера. Даже волосы Пак потребовал ей уложить, как у Софи – завитые пряди едва касались плеч.
- Глупец! – озвучил свое мнение соло-гитарист и под пристальным взглядом Пака покинул гримерную. И Пак не спешил догонять его. Друга или приятеля? Из призрака Пак превратился в пылинку, разбитый хрусталик. Исполненная мечта лишила надежд, реальности, земли под ногами...
Нет, пылинка не Пак. Она – пылинка. Или стеклянный осколок разбитого о стену флакона. Тонкая и еле различимая на свету песчинка, которую с дождем и ветром занесло за ограждение.
Нет, нет, нет….
- Дорогая, уверена? – спросил у Марины высокий мужчина, стоящий вблизи подиума. Лера признала в нем Хулио, едва луч прожектора осветил смуглое лицо. Хулио массировал Маринкины плечи, склонялся над ухом и шептал нежности. Маринка вскрикивала и поглаживала избитое цветными татуировками запястье.