Сейчас она не походила на ту девушку. Присела на колени. Ласково поглаживала по голове и просила, подняться в спальню, поговорить с ней и вспомнить лучшие свидания, когда прикосновения грели, а поцелуи дарили радость и счастье.
Лера из унылого мира гостиной не выходила. Молилась о скором освобождении.
- Прогони ее, - требовала от Пака Софи, когда поцеловала дрогнувшую от судороги щеку. - Она никто. Пустышка. Подставила тебя. Меня. По ее вине случился скандал. Пак!
- Молчи, - Пак обеими руками схватился за виски и отстранился от Софи. – Уходи, прошу. Не мучай. Столько лет прошло. Только освободился, а тебе все неймется испоганить своей чернотой мои счастливые дорожки. Уйди, прояви милосердие.
- Пак, да что ты говоришь такое. Это я Софи, Пак. Я подстриглась, смотри, я готовилась к встрече. Купила пальто и шляпку, все для тебя, Пак! Ты обнимал меня, вспомни, ты обожал целовать меня и петь мне на ухо за две минуты до концерта. Ты возил меня по солнечным дорогам в Америке и ветер хлестал нам по щекам. Пак – я твоя светлая дорожка. А она – темнота и мрак.
Софи вздохнула. Снова стала поглаживать Пака по голове. Она делала все так, как научила ее Дэйли. Терпеливая помощница ждала сидя за рулем серого седана, припаркованного у почтового ящика, и готовилась вмешаться в любой момент. В любой.
Пак менялся на глазах. На лице не было улыбки. Он позабыл о важной вещи, которая устремила бы его, как музыканта в новое цифровое будущее. Он даже не помнил, что ждал минуту назад Жана. Софи… Его проклятие. Он не мог смотреть на нее, не мог чувствовать тепло, исходящее от руки в перчатке, сейчас мокрой от дождя.
Она сводила с ума даже, когда сидела в заточении в клинике, она мучила его на свободе и калечила его душу внезапным появлением на пороге, где два дня стояла теплая и сухая погода. Ее рука казалась в густом мраке, подсвеченном призрачной дымкой, склизким щупальцем, как у того липкого человека, когда он вещал гадости о неустойках за срыв концерта… Пак заметался по коридору.
- Так же было на той дороге, где на холмистую дорогу ложились от фонаря черные тени, Пак. Заточив причину за колючую проволоку ты избавился от проблем… Но я не могу вечно пребывать там… Ты мне дорог, Пак… Дорог…
- Уйди, прошу. Оставь!
- Завтра она опубликует твои снимки. Ты обнажен…Пак!
- Помолчи, уйди! Ты…
- Я твоя судьба, Пак. А она делает все, чтобы тебя уничтожить.
Из гостиной вышла Лера, и Пак снова прислонился спиной к охладевшей стене. Он шептал себе под нос, называя Леру светлым пятном счастья, а Софи – черной и гадкой мухой, которая перепачкала противными и капризными лапками все вокруг.
- Идем, мой милый Пак. Идем. Я помогу. Я спасу.
Софи подняла дрожавшего Пака и он повис, как бесчувственная кукла, у нее на руке.
- У нас много общего, любимый. А этой ты безразличен.
- Безразличен, - тихо подтвердила слова мисс Софи Лера.
Пак не услышал сначала, что она сказала. И Лера повторила сказанное. Произнесла громче.
- Ненавижу тебя. Ненавижу!
Теперь Пак услышал гадкий, исходящий проклятиями голос, убрал трясущиеся ладони от висков и зажал уши, в которых и свистело, и гудело. Софи ласково поглаживала его, успокаивала.
- Я подговорила ее организовать скандал. Я!
Больше Лера не успела выкрикнуть ни слова. Софи увела Пака в спальню. Сиреневый плед лежал на кровати. Впервые с того унылого вечера в номер-люксе отеля он закутался в плед и отвернулся к кожаной спинке дивана. Только если ее, Леру, он слушал, то Софи, даже с помощью Дэйли и Жана, не смогла зажечь в его душе новый огонек.
Лера скорее стащила свое пальто с вешалки в гардеробной, оделась поспешно и выбежала на улицу.
Она бежала по темным улицам и в лица прохожих старалась не смотреть. Она видела свет. У London eye горели по контуру кабинки. И как будто повисли в темноте невесомости. Лера отчаянно стремилась к этому месту. Она хотела ночевать там, найти удобный переход, спальный мешок. Натянуть на лицо вязаную шапку-маску с дырками и смотреть на всех, кто будет проходить мимо.