— Я? — переспросила девочка. — Мы из Вологды. А ты что, архангельская?
— Новгород. — Она протянула руку вологодке: — Вита.
— Маша, мы…
Но больше девочка ничего не успела сказать. Чьи-то сильные руки обхватили Виту и Машу, чуть подтолкнув их к ворсистой пальме. Тут только Вита заметила, что мальчик в шортах и куртке с погончиками и золотистыми пуговицами нацеливается в неё и Машу из фотоаппарата.
Пожалуйста, сюда, фото делайт мой товарич.
Это сказала девочка, которую Вита приняла за нашу, если бы не иностранный выговор. Иностранка была выше и крупнее Виты, у неё были светлые глаза, её сильные руки были в то же время и ласковыми. Девочка эта как-то раздельно произносила слова, будто где-то в мозгу перебирала листки и строчки словаря.
— Мой имя Джен. А как есть ваше?
В это время щёлкнул фотоаппарат, и Джен сказала:
— Мой товарич — Гарри.
Маша с любопытством разглядывала иностранцев, а Вита снова, в который уже раз, вспомнила родной Новгород, где бывает так много иностранцев с фотоаппаратами, что иногда новгородцев и не увидишь в толпе.
— Вита, кто это? — спросила Маша, повернув голову в сторону курчавого темнокожего мальчика.
— Наверно, африканец… Смотри, Маша, наши строятся. Пошли!
Вместе с мальчиками и девочками своей дружины Вита пошла к корпусу, где ей предстояло прожить два месяца.
Вожатая оказалась совсем не такой, какой Вита представляла её себе в мечтах об Артеке. Это была худенькая девушка, которая казалась старшей подругой, а отнюдь не учительницей или каким-то там начальством. Ведь это она помогла Вите подобрать по росту артековскую белую блузку и голубую юбку. Вита надела голубую пилотку, повязала галстук и посмотрела на себя в высокое зеркало.
— Отлично, — сказала вожатая. — Виктория, а как тебя папа называет?
— Вита.
— Хорошее имя. «Вита» — это «жизнь».
При этом она снова обняла Виту, и Вита вспомнила папу — может быть, ещё и потому, что вожатая спросила именно о нём.
«Про маму она, наверно, знает», — подумала Вита и спросила:
— А вас как зовут?
— Меня зовут Вера Васильевна, а проще говоря, — она улыбнулась, — Вера. Но вот совсем недавно, когда я была такая, как ты, меня дома называли тоже сокращённо — Вер.
— Просто Вер?
— Ага. — Вера засмеялась. — Смешно, правда?
Вита промолчала. В какое-то мгновение ей стало грустно-грустно. Она с Верой стояла в большой, очень светлой комнате. Солнечные лучи пронизывали насквозь, и воздух был здесь такой же, как на пляже, по которому они только что проходили. Это был морской воздух с запахом водорослей и рыбы, особый воздух, которым Вита дышала впервые в жизни. Она облизала высохшие губы и почувствовала на них соль. И что самое удивительное, соль эта и все запахи были очень приятными, хотя была в них и горечь, и смола, и дыхание раскаленных солнцем камней.
Окон в спальне не было. Просто вся стена была из стекла. Стёкла эти огромные раздвигались, и море как бы входило в комнату прямо к Витиной кровати. Такой вид был сквозь одну стеклянную стену, а сквозь другую были видны такие же, как этот, спальные корпуса Артека.
— Как же тут не заблудиться? — подумала, а потом спросила Вита. Сквозь заднюю стенку спальни Артек представился ей флотилией одинаковых корпусов-кораблей.
— Заблудиться? — переспросила Вера. — Да, Вита, в первый день ты будешь здесь, как в лесу, но это может пройти даже завтра или послезавтра. Номеров у нас здесь нет, но зато посмотри: на том корпусе-корабле ветка ландыша, и корпус называется «Ландыш». А рядом — стань ближе ко мне — видишь: «Фиалка», «Ангара», «Волга», «Енисей», «Севан», «Байкал», «Тополь», «Клён», «Василёк»…
Вита, конечно же, не могла увидеть и тем более прочитать названия всех этих корпусов. Она увидела только первые три, но то, что дома в Артеке называются как цветы, ей понравилось. И она подумала о том, как хорошо было бы, чтобы и в городе дома назывались не по номерам, а тоже как цветы. Тогда каждый дом был бы розой, ромашкой или лилией.
Свои мысли она высказала вслух, но вологодская Маша возразила:
— Домов больше, чем цветов. На все дома названий не хватит.
— Ну и пусть не хватит. А всё равно какие-то дома можно назвать цветами…
— А какие-то? — запальчиво спросила черноволосая, смуглая девочка Роза.
Вожатая подошла к смуглянке:
— Ты почему не в артековской блузке? — Мне в моей лучше. И вообще…
Джен подошла к Маше и Вите, и теперь они стояли, взявшись за руки. Никто из трёх девочек ничего не сказал, но было видно, что все они поражены.
— Так что же «и вообще»? — спросила вожатая.
Роза ничего не ответила.
МЕДВЕДЬ-ГОРА
Артек был для Виты чем-то вроде загадочной картинки. Бывают же такие в журналах: охотник, речка, лес. А где собака охотника? Ищешь, ищешь… В ветвях деревьев — нет собаки. В облаках — тоже нет. И обнаруживается собака совсем неожиданно где-то между сумкой охотника и его ружьём.
Вита смотрела на изгибы горной гряды, что была как бы за спиной Артека, разглядывала скалы, будто выросшие из моря, всматривалась в буйную поросль вокруг. Ей казалось, что в этих очертаниях лесистых гор и скал она увидит хотя бы силуэт каменного матроса, его бескозырку, бушлат…
Нет. Даже самое сильное воображение не могло помочь Вите. Только белые гребешки бегущих волн синего моря напоминали о матросской тельняшке. Волны эти разбивались об Аю-Даг и, шурша галькой, откатывались обратно, чтобы тут же снова вернуться белоголовым валом.
«Ведь так оно, море, движется вечно, — подумала Вита. — Иногда только медленнее, тише, а иногда шумнее и стремительнее. Но безостановочно, вечно. Навсегда…» Эти слова и слово «никогда» стали для неё какими-то особенными, значительными, главными, огромными с тех пор, как не стало мамы. И вот теперь, у подножия Аю-Дага, она смотрела в тёмную чащобу горы, похожей на медведя, припавшего к воде. Аю-Даг казался большим мохнатым мишкой с куцым хвостиком, какой бывает только у медведя. Что скрывается в этой тёмной курчавой чаще леса? Не к этой ли горе приплыл израненный храбрый моряк Соловьёв? Не здесь ли разгадка тайны каменного матроса?
Размышляя так, Вита лежала на тёплой гальке пляжа, обнявшись с Машей. Девочки всматривались в тёмно-зелёную, почти чёрную спину Аю-Дага. В этот день было прохладно — дул северный ветер, — и потому никто не купался; все ребята просто лежали у самой кромки моря.
— Дать бы этому мишке по загривку! — неожиданно сказал Толя и стал швырять камушки в море.
— А что? — спросил Василь.
Вита уже заметила, что парень он был покладистый и добрый. И никогда не вылезал вперёд, а Толя вот и сейчас сказал с какой-то злобой и заносчивостью:
— Тоже мне защитник Артека Аю-Даг! Когда б я ни бывал в Крыму, всегда слышал одно: Аю-Даг защищает Артек от ветров. В Артеке всегда солнечно и тепло. Видали?! А сегодня и купаться нельзя. Погодочка…
— Так это ж исключение. — Василь протянул руку к морю: — Смотри, барашки совсем маленькие. Скоро их совсем не будет, и мы искупаемся.
Джен выпалила вдруг длинную фразу и, как с ней уже бывало, не совсем к месту:
— Один дня горе не беда.
Она любила к месту и не к месту употреблять русские поговорки.
Что-то сказал и Гарри, но его поняла, должно быть, только Джен.
Выглянуло солнце и как бы утихомирило своими лучами ветер. В воздухе стало тепло и ласково, и совсем не хотелось ни о чём говорить, а просто хотелось нежиться, слушая шёпот моря, и греться на солнышке.
Вита и Маша так глубоко погрузились в свои мечты и мысли, что не слышали шуршащих по гальке шагов Веры.