Ты, может быть, хочешь сказать, что сравнение с фашистской Германией не вполне коppектно? Отчасти ты прав - там за 12 лет замарали себя одно или полтора поколения, в то время как у нас замаранные трусостью и соучастием в преступлениях рождали замаранных в течение трех или четырех поколений. То есть мы зашли в тупик намного дальше, увязли намного глубже, но как выбираться из этого тупика, если не пройти кажущейся непроходимой дорогой?
Я думаю, здесь главный грех Ельцина, что суд над коммунизмом, как формой российской инфантильности, не получился. Ты скажешь, причем тут он, если общество было не готово? Общество, конечно, было не готово, но общество никогда не будет готово, пока инфантилизм определяет его статус и пока власть имеющий, наделенный авторитетом и доверием, не начнет все сам. Так начал Горбачев, и можно двадцать тысяч раз повторять, что он - смешной и говорящий с южно-русским акцентом провинциальный человек, советский на сто процентов. Однако он понял самое главное, как только обстоятельства вознесли его на недосягаемую высоту. Ответственность взрослого человека, которую он должен как-то использовать. И его шаг был в правильном направлении, другое дело, что он тут же сам всего испугался, как ребенок, решившийся на поступок, и дальше стал двигаться по-ленински: шаг вперед, два шага назад.
Но Ельцин даже этого не смог. Говорят, он якобы сделал невозвратимым прошлое. Однако у него не было другого выхода, как бороться за власть, попрекая конкурентов прошлым. Я, конечно, голосовал за него, потому что выбирал из двух зол меньшее. Хотя это типично русская дилемма, совсем как по анекдоту, когда на Западе постоянно выбирают более лучшее, мы же упорно - менее худшее. Ведь что было сделано - по сути, только одно: приватизирована государственная собственность. Причем самым грубым способом, когда она оказалась у людей, для которых ни нравственность, ни социальная вменяемость, как говорится, не указ. Предполагалось, что сама частная собственность заработает во благо людей, но с какой стати, если люди - жадные и бесчестные, их собственность будет их добрее и умнее? Почему, кто такую чушь придумал?
Володя, ты хоть читал Макса Вебера Протестантская этика и дух капитализма, где объясняется, как рыночная стихия вырастает из этического, религиозного отношения к труду, в виде самого верного способа проявить свою веру и приблизиться к Богу, придав большее благообразие его творению? А наше православие - очень детская религия. Нет, как верить - дело личное и интимное, но социальная программа церкви - уже совсем другое. И, конечно, социальная программа православной церкви во многом ответственна за асоциальность российского общества, потому что сама эта программа, безусловно, асоциальна. Если жизнь - мир зла и греха, то, понятное дело, что относиться к жизни надо брезгливо и особенно не устраиваться в ней, чего там устраиваться на час, когда нас ждет жизнь вечная и прекрасная. Я ничего не имею против вечной жизни, но ради нее превращать земное существование в сплошное свинство - нет никакого резона. Помнишь, как Пушкин отозвался о нашей церкви, сказав, что главная проблема попов, что они носят бороды, то есть находятся вне общества. Это очень точное замечание. Он не Ленин, он не утверждал, что религия - это опиум для народа, он указал на важнейшее обстоятельство, асоциальность православия; и в этом смысле ничего не изменилось.
Православие всегда смотрело на общество крупнозернисто, и, не замечая мелочей, видело только очень большие объекты - Царь, Народ, Отечество. И хотя написано про разную природу власти Бога и кесаря, церковь с готовностью поддерживала только кесаря и все, что от него: сильного Царя (прощая ему любые антихристианские поступки); воюющий за царя народ, а сейчас даже более мелкие проявления, но все равно проявления власти. Вон ушедший папа римский, которого православие не терпело, постоянно перед кем-нибудь каялся - за инквизицию, за крестовые походы, за убитых при завоевании Гроба Господня сарацин, а наша - Трижды краснознаменная, дважды Ордена Ленина - никогда, даже перед собственным народом. А почему - не за что? А за то, что дурила голову, поддерживая любые указы царей и генеральных секретарей, за то, что пошла на службу в КГБ, за то, что одобряла любую войну, только бы люди гибли, защищая интересы тех, кто их эксплуатирует. Не знаю, повторю еще раз, к мистическому в вере это отношения, может быть, и не имеет, но высокомерная церковь, лишенная больной совести, никогда не попадет в такт с жизнью. Ты ж - неофит, так посоветуй им преодолеть детскую болезни любви к земной власти, пусть больше проповедуют вещей добрых и социально вменяемых, того, чего не хватает.
А ведь не хватает чего - обыкновенного доверия. Доверия одного человека, идущего по улице, к другому, шагающему навстречу. Понимаешь, не хватает не только честности, но и обыкновенной уверенности, что идущий навстречу - тебя не ударит, не оскорбит, не плюнет в лицо. Ты столько жил в Дрездене, бывал и в Западном Берлине, причем именно тогда, когда был лицом вполне приватным. Ты заметил, как отличается взгляд обыкновенного европейца от взгляда наших соотечественников? Европеец идет и ни на кого не смотрит, а посмотрит - взгляд прекраснодушного идиота, радостно приемлющего все на свете. Наш человек идет, издали отмечает идущего навстречу, а затем, в серии оцениваний, прикидывает - чем тот опасен: закричит, выкинет фортель, просто выругает? Ты посмотри, увы, ты уже не посмотришь, потому как эту приватность потерял надолго, но тогда вспомни, вспомни - как напряжен взгляд российского гражданина на улице вне зависимости от его социального положения. А из-за этого недоверия и рынок - не рынок, а базар и надувалово.
Я вот тут вспомнил одну историю, и опять о Германии. Мы с тобой еще один раз чуть не пересеклись, в 1989, когда и тебе, и мне одинаково стукнуло 37. Ты еще был в Дрездене, я мне посчастливилось первый раз выехать заграницу. Да, да, в твою Германию, то есть ехал на поезде через Польшу, в Восточном Берлине через границу и таможню прошел в Западный, а затем на другом поезде добрался до Гамбурга. В Западном Берлине, ожидая поезда, мы с женой гуляли целый день, кого только ни встретив, и вполне возможно мы вместе сидели в кафе около вокзала, или в открытой пивной, что возле Берлинской стены. Так Набоков любил, разматывая сюжетную ленту назад, размышлять о встречах, оставшихся незамеченными. Но я не столько о возможной встрече, сколько о том, как покупал в Гамбурге машину. Не буду рассказывать, как заработал на нее деньги, но каким опытом меня одарила покупка машины, расскажу. Меня опекала жена моего приятеля, немка, сказавшая однажды утром, что знакомый ее знакомого продает то, что, кажется, меня интересует, и мы поехали. Хозяином машины, которую я, в конце концов, приобрел, оказался пристойного вида афганец, более, чем неплохо, правда, с акцентом говоривший по-русски. Мы встретились в центре города, сели в его машину и поехали, сначала на одну стоянку, где из мерседеса пересели в вольво, затем долго плутали, выехали чуть ли не за город, на автобан; мне все это напоминало детективный фильм и немного беспокоило, потому что советского человека всегда что-то беспокоит. Например, сдержанные и благородные манеры афганца, подозрительно хорошо говорящего по-русски, не бывший ли моджахед - думалось мне? Наконец, приехали, я посмотрел на свою ласточку, она мне понравилась с первого взгляда, мы немного поторговались, а затем афганец говорит - все, по рукам, если хотите, я отправлю вам машину морем. Отлично, говорю я, а сам все время думаю об одном, как с деньгами быть, неужто я просто так отдам ему деньги. Однако жена приятеля толкает меня в бок и говорит, очень хорошо, что он сам отправит, это удобнее. Тогда я прошу прошения, отвожу жену приятеля в сторону и спрашиваю - ты считаешь, что я должен ему отдать деньги сейчас? А как же, удивляется она, вы же договорились? Но как - без расписки, без всего, ты уверена в его порядочности? Я его первый раз вижу. И ты хочешь, чтобы я отдал ему все свои деньги просто так? Она смеется, ну и что, он же не сможет обмануть, ведь у него все дела рухнут, здесь никто не обманывает, говорит мне она.