3
Из цикла
«ВСЕСОЮЗНАЯ ГЕОГРАФИЯ»
МОНОЛОГ ПРОВИНЦИАЛА
Мне думалось,
Что я преодолел
Провинцию,
Её родные парты
И жаркий дух,
Что голубел и млел,
И смачный стук —
Всей пятерней о нарды,
И тень резную
В августовский зной,
И жирный день,
Шипящий на мангале,
И этот потаённый
Земляной
Озноб в парадном
И озноб в подвале…
Мне думалось,
Что я почти герой —
Тянули миражи,
Вокзалы,
Сходни
От улицы,
Где пробегал порой
Большой петух
В проёме подворотни,
От медленных
Восточных вечеров,
От музыки,
Смакующей обиды,
От пыльного величия ковров,
Висящих,
Как сады Семирамиды…
Мне думалось,
Что можно извинить
Себя за всё,
Легко забыв про это,
И душный быт
Беспечно изменить
Простой покупкой
Авиабилета.
Из мусульманства,
Из дашбашных дел,
Из местной жизни,
Чуждой славянину,
Я непременно вырваться хотел.
И променял
Чужбину
На чужбину…
КИЕВ
Ещё не расцвели каштаны,
Но розоватый воздух нежен.
И этот праздник долгожданный
С весенним солнцем перемешан.
И бабы — как из молока —
Хохочут у днепровской кущи,
Свои сгущённые бока
Покачивая так зовуще.
И обожают петуха —
Его изображенье в «крестик» —
И с буквой «Ге» гуляет «Ха»,
Как будто крёстная и крестник;
И бычьей кровью крашен ВУЗ,
И краску пробивает мясо…
Идёт колхозник — вислоус —
Похожий чем-то на Тараса.
И, среди прочих быстрых ног,
Мелькают посреди проспекта
И адидасовская кеда,
И крепкий жмеринский сапог.
Здесь выбивается исток
Наречий костромских и брянских.
Любая вывеска — урок
Разросшихся корней славянских.
Здесь тот живительный раствор
И крепь строительного леса,
Из коих слеплен и Ростов,
И многодетная Одесса…
ТУРКМЕНСКАЯ ЗАРИСОВКА
Верблюд и чёрная цистерна,
Стоящая наискосок…
Моя тоска почти безмерна:
Верблюд, цистерна да песок…
И нищая до безобразия,
Тондырный пробуя замес,
На корточки уселась Азия
Вдоль полотна: барса-кельмес!..[2]
Барса — на выжженные тыщи…
Кельмес — тебе не хватит ног…
И, как зола на пепелище,
Повсюду властвует песок.
О, это смуглая окалина
В солончаковом серебре!..
О, Родины моей окраина,
Где на горячем пустыре
Верблюд, поджавший губы тонко,
Орёл о четырёх ногах,
Где зноя выцветшая плёнка
Легла на стёкла в поездах…
«Покуда полз фуникулёр…»
Покуда полз фуникулёр,
С трудом одолевая выси,
Бурлил в котле окрестных гор
И глухо клокотал Тбилиси.
Брусчатка шла заподлицо
Морковно-красной черепицы,
Текло и булькало в лицо
Густое варево столицы,
Которую, как песнь — на слух,
В дохристианское столетье,
Наверное, напел пастух,
Играя на вишнёвой флейте.
Что думал юный полубог
В тени развесистого бука,
Когда, цепляясь за дымок
И за руно, рождалась буква?..
Был город зеленью увит
И пыльным буйством винограда.
В глаза бросался алфавит
Бугристый, как баранье стадо.
Крестьянский, плодоовощной,
Овечий и высокогорный,
Простой, как в лавке мелочной —
Бесхитростный мундштук наборный,
Он с вывесок куда-то звал
И приглашал побыть в духане;
И город честно раздавал
Своё чесночное дыханье.