Что было сразу после этого – не помню. Помню этот дурацкий новый год (однако, он был до или после!?), помню смутно мои взгляды на нее – взгляды скопца, на которые наконец она перестала обращать внимание. В какой-то из несохранившихся дней я лишился и тех нескольких процентов веры в собственный мир. А ведь он было зарождался, новый, благодаря ей.
И я все продолжал узнавать ее изящную фигурку. Везде и на любом от меня расстоянии, независимо от того, во что она была одета, а от ее случайных шагов приостанавливалось и сразу же разгонялось мое сердце, однако уже по-иному, словно остывающая память. Маленький лысеющий человечек. Я не болел, но был словно болен, хотя, как мне казалось, вирусы и микробы, издеваясь, не замечали меня.
Мое чувственное болотце прекратилось разом во всех отношениях после того, как между мной и Леной была сама собой поставлена окончательная точка. Густыми чернилами. Бесцеремонно. Она увидела меня с той стороны, которую я так особенно укрывал, а вернее прятал. То, как я слаб, как не способен быть чьим-то центром, как тих, как не горяч и даже не тепл, как жалок, как, собственно, беден духом. И если раньше труха была во мне, то после она стала просыпаться наружу.
Я купил плеер. И мгновенно приобрел привычку везде ходить с ним. Черные проводки от наушников тянулись от моей головы к крутящей внутри себя коробочки. Такие приборы были у каждого второго, но я этого отчего-то не замечал и даже ощущал в себе некоторую дерзость от своей манеры везде находиться с заткнутыми, словно лакированными пробочками, ушами. Сейчас я только улыбаюсь на это.
Правда, порою я только делал вид, что слушаю музыку, а на самом деле сам слушал все, что делалось вокруг, и о чем говорили. Отчего – не знаю. Любопытство. Словно притворяясь неслушающим, я мог услышать и узнать больше и будто бы проникнуть в большее. Не помню, чтобы я извлек из этого действительную пользу для своего интереса, но помню, что я делал так. Однако, я снова говорю совершенно не о том.
В тот вечер я сделал две ошибки. И первая – это моя мысль о самом себе: о том, что я вовсе не тот, за кого себя вольно или невольно выдаю. Вдобавок я пил крепленое пиво, сидя перед телевизором, у которого сам отключил звук. Человеческие фигуры – активные, но безмолвные – двигались и мелькали передо мной, шевелили ртами, гримасничали – я же смотрел на них и думал уже совершенно о своем. Об отвлеченных вещах. И мысль зацепилась вдруг за страдание. Страдание – это руда, которую следует переработать и переплавить в золото, в благополучие. Несчастья учат и на самом деле есть добро. Отсутствие страданий скорее признак отсутствия будущего благополучия. Однако страдание следует отличать от обыкновенной маяты, которая пуста и происходит от лени духа. И ранний успех через дарование говорит о недостатке отпущенного времени, а путь роста более долгий, через страдание – косвенно говорит о долгой жизни…Что-то в этом духе. И о том, что я понимаю некоторые вещи о себе самом, а другие о себе – нет. Все – как я. В том смысле, что слабы. Есть, конечно, те, кто успешнее меня, но меня такие не интересуют. Еще через пару глотков я захотел курить и в туалет.
Вторая ошибка – я отправился на ее этаж, готовый разговориться с Леной, все равно о чем. Оказывается, подспудно я все это время размышлял о ней, но только без мыслей, именно подспудно.
Там, на общей кухне, был потушен свет. Дверной проем «кубовой» чернел в коричневой, полового цвета рамке, словно вход в другое измерение. Отсутствие обычного освещения совратило меня, и я вошел. Я не зажег света. Передо мной серебрилось окно с тенями цветов в горшках и короткими занавесками. Справа, на газовой плите, под чьей-то черной, как дыра, нашептывающей сковородой ровно сипел голубой цветок с редкими исчезающими желтыми огоньками. Цветок казался живым и ярким, а сумрак почти мягким. Я даже наклонился, чтобы посмотреть на цветок, который своими лепестками тщетно силился столкнуть с себя черную тяжесть.
Свет ярко и пронзительно вспыхнул, окатив меня, когда я только-только прикурил от жаркой конфорки. Я был не ослеплен, но застигнут врасплох. Я глянул, почти не щурясь, на женскую руку, замершую на выключателе, потом на лицо – Галя. Галя – девушка с красивой грудью и дрянным всем остальным, включая характер и манеру грубить.
– Чё делаешь? – недоверчиво спросила она, привыкая к внезапному моему появлению.