Слово за словом – собиралась ткань предстоящих событий. Несмотря на всю неопытность, я боялся ее оборвать и весьма изощренно протягивал нити. И вместе с тем все еще оставался последний крохотный шажочек, разделенный на тысячу еще более мелких отрезков, после которого было бы сложно всецело поручиться за ход событий и за их обратимость. Но пока мы просто разговаривали. Собеседник мой давал мне освоиться, словно все ясно понимал на мой счет и не хотел отпугнуть. И я понимал это.
Я трепетал, как лист. Мое тело было не моим. Мысли были не моими и все движения по клавиатуре. Я делался прозорлив и вместе с тем нетерпелив. Я уже набивался к нему домой безо всяких условий, совсем ни о чем не думая, кроме как: «поскорей бы уже!». Но дома у него была жена. Мой незнакомец все звал меня в какое-то кафе (естественно не «в какое-то», а в то, название которого в полной тишине аккуратно мерцает у меня в памяти) – ему хотелось «сначала увидеться». Но о таком людном месте и речи не могло быть! Я страшно не желал выползать из своей сумрачной норы на свет, а только в другую нору. Казалось, что мне будет больно от света.
Он даже будто сопротивлялся. Мне же представлялось: чего проще! – привести меня куда-нибудь, а не шляться в такое позднее уже время по барам и ночным кафешкам. Однако он все настаивал – как-то мягко, но вместе с тем непреклонно… И вдруг я понял, что он попросту боится. Боится того, что я какой-нибудь проходимец. Ну или что-то в таком роде. Очень логично получалось. Ведь он, как и я, и понятия не имел, кто скрывается за ником собеседника. В общем, тут была человеческая осторожность.
В следующий момент я так прямо его об этом всем и спросил. И этого оказалось достаточно, чтобы унять его подозрительность.
После мы договорились, что я стану ждать его здесь, и что он подойдет сюда сам.
«На мне будет полосатый свитер», – написал он что-то в таком роде, чтобы я смог его узнать.
Я ответил, что буду ждать, и почувствовал, как в песочных часах потекли последние крупинки. Десять минут…
Он не опоздает. Я ощутил замирание, а затем, совсем тихо выдохнув, будто дуя на свечу; услышал, как завертелся ударный механизм – через девять с половиной минут самая последняя для меня грань будет пройдена, и наступит точка невозврата… А если он придет еще раньше?! Наверняка раньше. – Потому что в его словах я уловил желание. Я не смог оставаться на месте и вышел на морозное освещенное крыльцо.
Не одев шапки и не застегнувшись, несколько раз глубоко вдохнув холод, я закурил, замечая, как в мгновение ока промерзает на груди свитер.
Как же он сказал – «подойду» или «подъеду»? Я всматривался в сумрачные переходы и дорожки среди наваленных дворниками сугробов, вглядывался в углы темных домов, на кусок дороги без машин в это время – все гадая, откуда он может появиться.
Дым делался моей мыслью. Я видел, как утекает время. Еще была возможность сделать несколько шагов, сойти по каменным ступенькам и куда-нибудь уйти, разминуться, быть может, с ним всего на минуту или того меньше. Или даже встретиться, но сделать случайный вид, и скрыться! Еще оставалось время!
Но я продолжил стоять там, вытаскивая вторую сигарету и слушая, как сыплются с грохотом мои песочные крупинки. Их подхватывал порывистый ветерок и уносил в темень дворов, где они окончательно становились упущенными и бесполезными представлениями, совершенно рассыпаясь в прах, переставая существовать. Вспотевшие в теплой обуви ноги составляли мерзкое ощущение. Белая ледяная корка крыльца начинала холодить их. И вдруг наступила тишина – последняя крупица сорвалась вниз, струйка песка прервалась, и часы замерли.
Его устремленную фигуру, возникшую слева, я сразу отличил от подсвеченной уличным электричеством окружающей ночи. Зимние деревья держали ее, словно руки, и наверху, высоко над головой, ветви врастали намертво в ночную плоть, пронзали ее, не давая улететь. Этот крохотный парк перед крыльцом, на котором я стоял, был идеальным местом для духов и опустошенностей, полуисчезнувших в этой жизни. Для приведений, готовых окончательно появиться там, в мире новом и совершенно другом, новым своим рождением завершая закономерный этап своей горькой эволюции. Я первым делом разглядел его полосатый свитер. В этот момент и настала необратимость. Дальше начиналась та самая неизведанная земля.