Он достал бутыль с выдохшейся минералкой (я не услышал привычного пшика, когда он отвернул синюю крышечку) и вдруг спросил:
– Тоже мылся?
Негромко, без всякой окраски, и только чтобы как-то начать.
– М? – переспросил я с удивлением, хоть и прекрасно все расслышал и понял, и вполне законно посмотрел ему на лицо, заметив ряд несвежих, однако крепких зубов, через его приоткрытые губы.
– Мылся? – переспросил он громче.
– Угу, – кивнул я.
На несколько мгновений все стало тихо. Пока он не предложил мне воды. Я отказался, произнеся «спасибо». И тут же сам добавил:
– Волосы сырые, надо высохнуть.
Он согласился, качнув головой, и сделал несколько больших глотков, мощных и жадных.
– Я то рядом тут…
Из зала с неуклюжими креслами продолжали неторопливо выходить подернутые испариной и розоватостью лица люди. Мы оба молча глядели на них.
– Пиво будешь?
– Можно.
Он заметно оживился. Хоть и самую малость. И дальше говорил больше и охотнее, все заметнее выворачиваясь из лапок неловкости.
– Только надо зайти купить, – сказал он, комкая полотенце обратно в пакет.
Через какое-то время я принялся одевать шапку на все еще влажные волосы и стал подниматься вслед за ним, снова оглядывая его крупную спину – особенно в этой куртке. Мы вышли. Он впереди, я чуть сзади.
– А где живешь?
Он махнул куда-то рукой через меня, так что я и не понял.
– Вон за теми домами, – и прибавил название улицы, которой я не слышал.
Однако пошли мы совершенно в противоположную сторону. К магазину. Там он купил с дюжину банок пива, которое мы начали пить прямо по дороге.
Сдувая на снег лезшую пену, я слушал его, то как он рассказывал про баню, про эту и вообще, про веники, цены. Он был уже совсем разговорчив, потому что я был у него в кармане.
На мгновение все происходящее представлялось мне бредом, искусственным стечением, которое вот-вот распадется. Продолжалось это мгновение не больше доли секунды, и от того я его не замечал и продолжал идти, где-то в глубине опять ничего не понимая в собственных движениях и ощущениях.
Но пиво вымораживало горло и руку. Я попеременно слушал то его, то хруст снега. Потом сам стал что-то говорить. Спросил и в шутку усомнился в близости его дома. На что тот стал уверять меня, что «почти пришли». Так и вышло – пришли.
Дом был каменный, но не из новых. С темными плесневелыми балкончиками. Мы поднялись по плотным глухим ступеням на второй этаж. Было сумрачно после улицы и белого снега, и я от того держался за перила. Он звякнул крохотной связкой ключей. Расправив какие-то свои суставы, растворилась дверь, и у меня особенно сильно заныло в животе. Я тоже вошел. Вода сомкнулась над головой, даже перехватило дыхание – я словно утонул. Но после этого всякое волнение исчезло. Я вскрыл себе еще банку и стал быстро осваиваться.
Меня томит мысль. Мучает подобно камню, который волоку перед собой. Из-за него я не вижу дороги. И лишь по его нарастающей тяжести я мыслю и представляю обрыв и скорое избавление. Я столкну его прочь и вниз, через каких-то, может, несколько метров. Это я бы назвал «вдохновением от конца пути». Некоторым такое особенно свойственно!
Есть люди, которые перед самым тем моментом, как достигают чего-нибудь, прямо на глазах преображаются и получают душевные силы. Вообще такое свойство есть у всех, наверное, но я говорю об отдельной породе, даже непродолжительной. Ну представьте, идет такой человечек в слякотную погоду откуда-нибудь легко одетый, а ветер студит тело, так что очень неприятно, так, что почти плотское страдание, а не просто неудобство. Холод намазывает на него озноб слоями, волосы от не мытья двух трехдневного жирны, и, измокнув, покрыты все каплями, сочащимися на лоб и виски; а он идет, ссутулившись, зажавшись, и даже не хочет застегнуться, хоть и понимает, что от того станет только теплее, но никогда не застегнется, словно это стыдно или, может, по какой-то другой причине, не знаю. Но когда он уже совсем близко от теплого помещения, куда и шел, то за десяток метров до него такой человек преображается: разворачивает плечи, делается выше, и ветер в него дует также и точно такой же промозглый, но теперь он не холодит, не мучает, а отскакивает, разбивается, как о стену, и совсем не имеет того прежнего эффекта. Такое у человека появляется желание жить и все превозмогать, хоть и на короткий миг. Но представьте, если вдруг жилье по какой-то причине удаляется от него в этот момент, так что ему снова надо проделать такой же путь, ну или хоть половину пути, только что пройденного! Знаете, как он растеряется! Как сожмется обратно в комочек и не будет знать, что делать! Это самое удобное время, чтобы сломать такого человека – цель уже рукой достаешь, неповторимый рисунок пальцев чувствует ее неровности, а она вдруг уходит. Что с ним будет дальше – непонятно, потому что он долго будет решать: идти снова или стоять тут и мерзнуть. И, может, вообще никуда не пойдет или пойдет в другое совсем место, и уж точно перед этим станет долго думать, перебирая редкие отчаявшиеся так быстро мысли.